Когда моя дочь ждала первенца. Она сказала, что для нее самое
сложное понять, как воспитывать дитя, чтобы дать ему достаточно места удариться в другую сторону?
- Как нам дать ему место качнуться влево, чтобы потом его качнуло вправо?
Спросила она.
- Ты хочешь воспитать Рождественским романсом Бродского? Это срочка оттуда
«как будто жизнь качнется вправо,качнувшись влево».

Она сказала, что в английском есть такая идиома независимо от стихов Бродского.
Интересно знал он эту идиому, когда писал свой Рождественский романс или нет?
- Написан 61 году, еще до моего рождения, смешно звучит, как до Р.Х.
Много позже мы виделись с Бродским в Нью-Йорке, гуляли по 57 стрит, у Централ парка, почему тогда не вспомнились эти строки?
Ведь можно было спросить…
Мы лежали с ней в полумраке прохладной спальне и шептались о его романсе. Мы долго говорили о нем, потому что
Бродский считал РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РОМАНС - пророческим, он выделял его из всего своего.

Посвятил Евгению Рейну, с любовью

Плывет в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.

Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.

Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой.

Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя.

Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.

Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
28 декабря 1961

«Плывет в тоске не объяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый..»

Послушай:
"Надсада", звучит как "дасада" и этим определяет минорный (меланхоличный) аккорд дальнейшего романса.
Наверное, он пил за рождество, и все поплыло, в тоске необъяснимых предчувствий.
А он глядел, на ночной кораблик из Александровского сада, кто знает Питер, помнит кораблик, смахивающий на
желтую розу, из настроения Маленького Принца.
Родные в земле - их свет над головами, а прохожие на земле и что-то чувствуют.Перебираю его строчки:
«Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц»,
Она: Знаешь, а пчелы летают по кругу,
в таком полете есть безысходная замкнутость. «И такси с больными седоками выезжает на Ордынку», почему с больными седоками?
- Там на Ордынке много церквей, а Крестный Ход, бывает
на Рождество, значит, в хрущевскую оттепель, шестидесятые годы, люди пошли в церковь,а кто больной, того на такси везут. А Бродский идет в тоске и видит, на пути:
«В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец» - Смотрит, как иностранец фоткает
«и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.»
- Памятники, канеша, (что же еще снимать иностранцу?)
- Но они же не могут стоять в обнимку с особняками?
- На фоне стоят, но у него все плывет, сливается во мраке, он говорит же:
"Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице" - Это он и есть, печальный певец, идет по питерской столице и видит:
"стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый".
Потом:
"спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый".
Она улыбается:
Любовник, старый и красивый - тип с седым виском и букетом в целлофане.
"плывет в несчастие, случайный,
блуждает выговор еврейский"
- Почему в несчастии случайный еврейский выговор?
- Ну…под Новый Год, под воскресенье он слышит случайный родной ему еврейский говор... все же это Сочельник, а не Ханука, так, что еврейский, вполне, случайный
- А почему в несчастии?..
- Ну, синагоги-то нет – воты несчасный, притесненный знчт.
"И от любви до не веселья
Под Новый год, под воскресенье,
Плывет красотка записная,
Своей тоски не объясняя."
Она улыбается:
- Кто эта красотка? Девушка, гордая одна идет в ночь поссорилась с любимым? - Сняла решительно пиджак наброшенный?
- Нет: (хотя, думаю, у него записная, видимо, от красавицо писанное)
- А может, папочка, она идет красотка записная, по записи, на платную любовь. “от любви до не веселья”. (вот и качнуло влево, чтобы качнуться вправо)
- Думаю нет.
- Почему? - Ведь у Бродского явно ни та девушка, что пела у Блока, в церковном хоре.
Та девушка, пела:
«о всех усталых, в чужом краю,
о кораблях, ушедших в море»,
о бедных страдальцах и голос той девушки был сладок, и платье белое.
- Ну, да..."Я любил раньше девушку в белом, а теперь я люблю в голубом"...Это Есенини, уже про другую девушку.
- Про свою?
- Не знаю... может сначала он любил девушку Блока, а потом полюбил красотку Бродского, а уж потом свою в голубом…
- И на розовом коне! – смеется она - Я любил тебя, опавшим кленом на розовом коне!
- Нет, опавшим он стать не успел - молодым погиб, стал заледенелым кленом.
- А каким успел?
-Мгмм... Калённым клёном, раскалённым...
В начале когда жизнь летит на розовом коне, мы, любим девушку в белом, а потом уже когда на Пегасе, другую любим… в голубом...
- А, в красном когда?
- ... до этого цвета русские поэты, обычно, не доживают... Но, какую б не любили, а мечтают о той, у которой, луч на белом плече.
- А те люди, что пошли на чужбину искать другую жизнь... Нашли?! –
Она смотрит и ждёт моего – «Да»
- Нет. Там, у Блока – Всем ка-за-лось:
Казалось, что радость будет… Что в тихой заводи все корабли… в заводе тихой, а они на самом деле в море штормовом.
«Что на чужбине усталые люди»
«счастливую жизнь себе обрели».
-Точно, как мы - на чужбине?
- Почти.
- Девушка Блока пела, и они ей верили, думали всё о,кей! Да? А на самом деле не о,кей?
- Нет, не о,кей, потому что ребенок плачет.
- Почему он плачет?
- Он знает правду. Он же высОко у царских врат!!! Причастен к тайнам.
«И только высоко у царских врат,
причастный к тайнам плакал ребенок
О том, что никто не придет назад».
- И мы не придем?
-Не придем.
- А, что это за ребенок?
- А ребенок этот - девочка!
- Почему, именно, девочка?
- Потому что причастность к тайнам - это обряд крещения.
Мальчика окунают в купель и заносят в алтарь, а девочке в алтарь нельзя, ее поднимают на вытянутых руках перед алтарными вратами, они золотые, как царские,ее держат высОко, и она причащается к тайне - к таинству обряда крещения.
Младенец плачет от неудобства, но поэту кажется о том, что никто не придет назад.
(потому что этот мир мы покидаем навсегда, бесповоротно)
Что может быть глубже тихой заводи и кораблей? Точно он чувством под ил нырнул.
Незаметно мы качнулись от девушки Бродского к девушке Блока.
- Да… у них слишком разные девушки.
У Блока девушка церковная певунья, с голосом сладким, как Рождественская халва - девственная девушка.
А у Бродского – распутная красотка.
У той голос был звонок, летящий в купол,
а у этой наверное с хрипотцой - от любви до не веселья…
У Блока девушка пела, а младенец – девочка плакала, глаголила устами истину о том, что никто не вернется - зря, мол, люди надеются.
Блок написал про «Поэта Девушку, и Младенца.
А у Бродского - «красотка записная своей тоски не объясняя», потому что объяснять такую тоску,все равно, что рассказать, за что сидел.
«Дрожат снежинки на вагоне» - ехать предстоит, а «мед огней вечерних льется» - люди не спят, Сочельник, свет тянется из окон, и пахнет халвой
- Зачем он сказал сладкою халвою, будто халва бывает не сладкая, что горькая?
- Для меня его халва ни вкус, но запах праздника. Праздники - пахнут.
Новый Год - мандаринами и хвоей. Март - мимозками, особенно, восьмое! Май - вербы да гвоздики...
А Рождество – сладким - халвою…
"Ночной пирог несет сочельник над головою»
- А, что за ночной пирог над головою?
- Ну, что, как ни Луна?! - Луну испек!
А еще у него в сонетах к Мари Стюарт:
...«Подруга на плече... Луна, что твоей генсек в параличе»
Это он про ее Генриха Стюартового. А лицо у луны бывает бровями домиком, какгбэ скорбит.
Луна магнитит взгляды, люди через все века взглядами на луне встречаются Леонардо смотрел и Лермонтов….и ты, и я. На Селене - во все века люди и волки встречаются взглядами... а свиньи никогда не могут узреть.
- Почему же?
- У них головы не поднимаются.
Может потому Магометане – не едят свинью, что она неба не видит. А когда на Руси иго было татарское, то украинцы, Русь тогда была Киевской, свиней разводили, чтобы поработители,не все их добро могли сжирать
- И они не сжирали?
- Не знаю, но мусульмане не едят свинину. А поедут за оброком, дань собирать, видно полный воз навалят.
- Откуда это видно?
- Из пословицы: “что с возу упало, то пропало!” Значит, в телегу не уместилось, такая гора, что свалилось сверху, то прапало, то уж хозяевам оставят, потому что не увести. Но ты это, на карандаш не бери, это мое понимание, а официальные версии может другие.
Наверное от иго и пошло - “незваный гость хуже татарина”.
- А я помню, эту предъяву, что «хуже татарина», национально задевает, тогда наши переделали Ок! – "незваный гость лучше татарина!" Значит, хорошо, что монголо-татары религию свою не откорректировали под украинский шнапс?
- Да, все равно!
- Почему?
- Потому что нельзя попасть в рай одной религии,не угодив за это в ад десяти других!
«Твой Новый Год по темно-синей
волне средь моря городского»
- Темно синяя волна, что это?
- Может полночь - время суток, в полдень ведь золотая волна, желтая, и он «средь моря городского», «СРЕДЬ» это посредине - в центре.
МИР – центр - ПОЭТ.
Город покачивается, как море, а поэт – плывет в тоске необъяснимых предчувствий, буд-то знает, что качнет его судьбу влево, чтобы потом вернуть вправо.
- Наверное чувствовал о чем пела девушка в церковном хоре, что и он станет усталым в чужом краю.
«как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба"...
Бродскому тоже кажется, как Блоку - как буд-то это же не по-настоящему.
«как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево».
- Депортировали из России, жизнь качнулась влево, а на на чужбине, Нобелевскую премию дали - вот он свет и слава.
И жизнь его, качнулась вправо, качнувшись влево.
Расцвело. Сын принес мне воды со льдом, для поджелудочной.
Пью мелкими глотками, приступ утихает: холод, голод и покой такое лечение.
Она дремлет, думаю о крошке, что еще не родился -
Как ему дать достаточно места качнуться в нужную сторону?
Две девушки Блока и Бродского, и один младенец у церковных врат обрисовали траекторию маятника судьбы.
Так, незаметно убаюканные рождественским романсом, мы тихонько юркнули в сон.

_____________________________
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЧАСТЬ 5

Рецензии

"Только стоит, только стоит оглянуться"...
Сан-Торас, у Вас превосходная внутренняя структура, организация. Правильная. Энергия + точки сборки ("облако сборки") + вектора развития + облако приложения усилий = облако реализаций:)
Даже если не все описанное - правда. Но это уже не так важно.
Кто-то из перфекционистов, помнится, относился к жизни как к произведению искусства... О! Уайльд:)

50 лет назад - 28 декабря 1961 года - Иосиф Бродский написал стихотворение «Рождественский романс».

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РОМАНС
Евгению Рейну, с любовью

Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих....

О своей работе Михаил Козаков в одном из интервью сказал: «… Когда ты выбираешь стихи, ты всегда один, ты отвечаешь сам за себя, тебе никто не нужен. Ни декорации, ни свет… Я читаю поэзию не только для публики, я читаю ее во многом для себя самого. Чтение стихов - это как будто ты служишь мессу, словно ты священник… Ты должен стремиться только к окончательной гармонии, чтобы… и у публики, и у тебя в душе что-то происходило, гармонизировалось в некое стройное здание, которое ты строишь, читая эти стихи и вставляя что-то от себя об этом поэте или об этом стихотворении. Иосиф Бродский как-то сказал, что в идеале каждое стихотворение ты шепчешь на ухо Богу. Вот и надо стараться читать, исполнять, импровизировать так, чтобы потом ощутить: да, получилось».
Исполнитель: Михаил Козаков

Ио́сиф Алекса́ндрович Бро́дский (24 мая 1940, Ленинград - 28 января 1996, Нью-Йорк) - русский и американский поэт, эссеист, драматург, переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1987 года, поэт-лауреат США в 1991-1992 годах. Поэзию писал преимущественно на русском языке, эссеистику на английском. Имеет репутацию одного из крупнейших русских поэтов XX века.

Плывет в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.

Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец.
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.

Плывет в тоске замоскворецкой
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя.

Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних,
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.

Твой Новый год по темно-синей
волне средь шума городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь качнется снова,
как будто будут свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.

Перевод текста песни Иосиф Бродский - Рождественский романс

among brick nadsad
night boat unquenchable
from the Alexander garden,
night light unsociable,
the yellow rose is similar,
head over to your favorite,
at the feet of the passers-by.

Floats in anguish unexplained
bee choir revealed, drunks.
At night the capital the picture
sadly did the foreigner.
and leaves on Ordynka
taxi with sick riders
and the dead are in the arms
with the mansions.

Floating in anguish Zamoskvoretskaya
swimmer in the accidental misfortune,
wandering the pronunciation of Hebrew
on the yellow ladder sad,
and from love to nevesela
for the New year, Sunday,
floating beauty notebook,
their anguish without explaining.

Floats in the eyes of the cold night,
shaking the snowflakes on the wagon,
frosty wind, pale wind
will fit a red palm,
and pouring the honey lights of evening,
and smells sweet halva,
pie night is Christmas eve
over his head.

Your New year on dark blue
wave amidst the noise of the city
floats in anguish unexplained,
as if life will swing again
like will light and the glory,
good day and plenty of bread,
as if life will swing to the right
lurching to the left.

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РОМАНС

Евгению Рейну, с любовью

Плывет в тоске необъяснимой

среди кирпичного надсада

ночной кораблик негасимый

из Александровского сада,

ночной фонарик нелюдимый,

на розу желтую похожий,

над головой своих любимых,

у ног прохожих.

Плывет в тоске необъяснимой

пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.

В ночной столице фотоснимок

печально сделал иностранец,

и выезжает на Ордынку

такси с больными седоками,

и мертвецы стоят в обнимку

с особняками.

Плывет в тоске необъяснимой

певец печальный по столице,

стоит у лавки керосинной

печальный дворник круглолицый,

спешит по улице невзрачной

любовник старый и красивый.

Полночный поезд новобрачный

плывет в тоске необъяснимой.

Плывет во мгле замоскворецкой

пловец в несчастие случайный,

блуждает выговор еврейский

по желтой лестнице печальной,

и от любви до невеселья

под Новый год, под воскресенье,

плывет красотка записная,

своей тоски не объясняя.

Плывет в глазах холодный вечер,

дрожат снежинки на вагоне,

морозный ветер, бледный ветер

обтянет красные ладони,

и льется мед огней вечерних,

и пахнет сладкою халвою,

ночной пирог несет сочельник

над головою.

Твой Новый год по темно-синей

волне средь шума городского

плывет в тоске необъяснимой,

как будто жизнь начнется снова,

как будто будут свет и слава,

удачный день и вдоволь хлеба,

как будто жизнь качнется вправо,

качнувшись влево.

1962

В первой строфе этого стихотворения читателю задается загадка: о каком таком «кораблике» и одновременно «фонарике» идет речь? Напрашивающийся ответ - о луне - несколько раз подтверждается при чтении полного текста «Рождественского романса». Строка «пчелиный хор сомнамбул, пьяниц» (2-я строфа) провоцирует внимательного читателя вспомнить о лунатиках . Словосочетание «дворник круглолицый» (3-я строфа) иронически отсылает к хрестоматийному пушкинскому уподоблению круглого лица «глуп<ой> лун<е>» на «глупом небосклоне». А в строках «ночной пирог несет сочельник // над головою» (5-я строфа) легко опознать еще одно замаскированное изображение луны, особенно если обратиться к стихотворению Бродского 1964 года с «кулинарным» заглавием «Ломтик медового месяца » . Приведем также строки из рождественского стихотворении Анны Ахматовой «Бежецк» (1921): «И серп поднебесный желтее, чем липовый мед».

Отметим, что тема медового месяца , восходящая к присутствующему за кадром стихотворения образу луны , активно разрабатывается в «Рождественском романсе». Так, эпитет «пчелиный» употреблен во второй строфе стихотворения Бродского отчасти как сходный по звучанию с эпитетом «печальный», отчасти - как продолжающий тему медового месяца. В предыдущей строфе «медовую» тему намечал образ «желтой розы»; в следующей появится «поезд новобрачный » ; а в предпоследней строфе «Рождественского романса» встречаем метафору «мед огней вечерних». Картиной воображаемого свадебного пира («льется мед», «пахнет сладкою халвою») завершается 5-я строфа стихотворения, причем «сочельник», подобно официанту, « несет над головою» «ночной пирог» луны (ассоциацию подкрепляют предшествующие строки 5-ой строфы, где возникает образ белых перчаток официанта: «морозный ветер, бледный ветер // обтянет красные ладони»).

Почему тайной «героиней» рождественского стихотворения Бродского оказывается именно луна, а не напрашивающаяся звезда? Потому, что соседкой луны, плывущей в «Рождественском романсе» «среди кирпичного надсада» кремлевской стены оказывается как раз звезда, но звезда не та, не рождественская звезда . Так луна оборачивается в стихотворении субститутом, двойником звезды.

Посредством намеков и недомолвок в предметный мир «Рождественского романса» вводится еще один образ - образ реки. Кажется весьма вероятным, что и на Замоскворечье поэт, не в последнюю очередь, остановил свой выбор потому, что этот район группируется вокруг реки и ей обязан своим именем. Между прочим, чтобы кратчайшим путем попасть из Александровского сада (описанного в 1-ой строфе) на Ордынку (куда уезжает такси во 2-ой строфе) необходимо пересечь Москву-реку через Большой москворецкий мост (в скобках отметим, что московский Александровский сад был разбит на месте заключенной в трубу реки Неглинки). Избегая прямых упоминаний о Москве-реке в своем «Рождественском романсе», поэт зато вовсю пользуется «речными» и «корабельными» образами. С «кораблика», который «плывет в тоске необъяснимой» стихотворение начинается. Мечтой о том, что «жизнь», подобно кораблю, «качнется вправо, // качнувшись влево», стихотворение завершается. В промежутке между этими двумя кораблями все в стихотворении тоже « плывет» (глагол, повторяющийся в 6-ти строфах 8 раз) или, как в пятой строфе, - «льется». «Пловцом печальным», «пловцом в несчастие» в финале «Рождественского романса» предстает сам «Новый год», плывущий «по темно-синей // волне».

При этом Москва-река у Бродского не более чем двойник другой, родной реки, как и Москва - не более чем двойник другой, «настоящей» столицы. Само посвящение «Рождественского романса» ленинградцу с именем Евгений (и «речной» фамилией Рейн ) , вкупе с многочисленными «речными» мотивами стихотворения, возможно, отсылает читателя к классической петербургской поэме «Медный всадник». И уже совершенно очевидным кажется то обстоятельство, что ночная Москва какой она предстает в стихотворении Бродского:

Плывет в тоске необъяснимой

пчелиный хор сомнамбул, пьяниц...

чрезвычайно напоминает Петербург, каким он описывался создателями так называемого «петербургского текста» - Пушкиным, Гоголем, Достоевским, Андреем Белым... Почти прямой цитатой из Достоевского выглядит строка о «желтой лестнице печальной» из четвертой строфы «Рождественского романса» .

Но и этого мало. Вновь обратившись к начальным строкам нашего стихотворения, вспомним, что вплоть до 1918 года (и с конца 1991 года) «Александровским» именовался Адмиралтейский сад в центре Петербурга. Так что «кораблик негасимый», плывущий в стихотворении Бродского над кремлевской стеной Москвы - это не только луна, но и позолоченный флюгер-«кораблик» на здании Главного Адмиралтейства (один из наиболее распространенных символов Петербурга/Ленинграда - эмблема Ленфильма).

Две столицы в «Рождественском романсе» объединяются мотивом «полночного поезда новобрачного». Как подсказала нам Н.Б. Иванова, речь у Бродского идет о знаменитой «Красной стреле» , которая в полночь отправлялась в путь с Ленинградского вокзала в Москве и с Московского вокзала в Ленинграде - еще двух «закадровых» двойников «Рождественского романса».

Теперь, вооружившись некоторой, возможно, излишней, долей фантазии, попробуем восстановить биографическую основу фабулы «Рождественского романса». Ленинградский поэт встречает праздник в Москве, на Ордынке, может быть, у друзей - Ардовых. Выпив, он отправляется на улицу, чтобы протрезвиться и бредет к Александровскому саду через Большой Москворецкий мост. В глазах у него все плывет и двоится, сквозь новую старую столицу проступают черты старой новой, сквозь луну у стен кремля - адмиралтейский кораблик, он вспоминает, что сейчас в путь отправилась «Красная стрела», московские дома-«мертвецы» соседствуют с петербургскими «особняками», современное «такси» пролетает мимо со старорежимными «седоками».

Главная причина всего этого зловещего двоения - следующая: в Советском Союзе празднование Рождества подменялось празднованием Нового года. Поэтому вместо Иосифа и Марии в стихотворении появляются их брутальные двойники - «любовник старый и красивый» и «красотка записная». А в финале «Рождественского романса» безнадежным «как будто» дважды сопровождаются строки, с помощью парафраз вводящие в стихотворение образ и тему Христа: Того, чья «жизнь начнется снова», Кто весь - «свет и слава» Лекманов О.А. Книга об акмеизме и другие работы. Томск, 2000; Сергеева-Клятис А.Ю., Лекманов О.А. «Рождественские стихи» Иосифа Бродского. Тверь, 2002. См. также написанную в полемике с нами работу: Богомолов Н.А. О двух «рождественских стихотворениях» И. Бродского // Новое литературное обозрение. № 56. . Интересные соображения о «Рождественском романсе» см. в эссе: Седакова О.А. Музыка глухого времени: (Русская лирика 70-х гг.) // Вестник новой литературы. 1990. Вып. 2. С. 258.

Текст «Рождественского романса» приводится по изданию: Бродский И.А.. Рождественские стихи. М., 1996. С. 5 - 6.

О сходных мотивах у совсем другого писателя (антагониста Бродского во всех отношениях) см.: Чудакова М.О. Звезда Вифлеема и Красная звезда у М. Булгакова // Russie. Melanges offerts a G. Nival pour son soixantierne anniversaire. Geneve , 1995. P . 313 - 322.

Ср. с каламбуром Бродского в его прозаической «Заметке для энциклопедии»: «Главные реки, протекающие по территорииУфляндии, - Фонтанка, Рейн и Пряжка» (Бродский И.А. Заметка для энциклопедии // Уфлянд В.И. « Если Бог пошлет мне читателей...». СПб., 1999. С. 28).

Но и московские реалии в «Рождественском романсе» не забыты. Так, строка «и пахнет сладкою халвою» опирается на вполне конкретное «обонятельное» впечатление: неподалеку от Замоскворечья располагается кондитерская фабрика «Красный Октябрь». А «выговор еврейский», вероятно, блуждает возле открытой в советское время синагоги близ станции метро «Площадь Ногина». Вероятно, как «московский» должен был опознаваться и сам жанр стихотворения Бродского - «романс» (да еще «рождественский». Ср. московский Рождественский бульвар). Отметим, кстати несомненную реминисценцию из знаменитого романса «Средь шумного бала, случайно…» в финальной строфе «Рождественского романса»: «волне средь шума городского».