Я.Г. Блюмкин. Так за что же Сталин расстрелял Якова Блюмкина? Блюмкин в тюремной камере на Лубянке

Яков Григорьевич Блю́мкин (Симха-Янкев Гершев Блю́мкин) ( , Одесса — 3 ноября , Москва) — еврейский террорист, революционер, советский разведчик и государственный деятель. Один из создателей советских разведывательных служб.

Одесский революционер

Из одесской пролетарской семьи. В 1913 закончил еврейскую начальную школу, которой руководил известный еврейский писатель — «дедушка еврейской литературы» Менделе Мойхер-Сфорим . Обучение в школе было бесплатным, за счёт иудейской общины. Там получил начатки в Талмуде , древнееврейском, идише и русском языках.

Блюмкин писал: В условиях еврейской провинциальной нищеты, стиснутый между национальным угнетением и социальной обездоленностью, я рос, предоставленный своей собственной детской судьбе.

Явившись вместе с Николаем Андреевым в германское посольство, открыл огонь, но только ранил посла и сам получил ранения. Андреев бросил бомбу, убившую Мирбаха, взвалил Блюмкина на себя, вынес его из посольства. Покушение послужило началом для восстаний левых эсеров в 6-го июня 1918 г. Перед покушением Блюмкин написал письмо, где объяснил свои мотивы.

Заочно Блюмкин был приговорён Ревтрибуналом при ВЦИК к трёхлетнему тюремному заключению. 9 июля 1918 года ему удаётся совершить побег из усиленно охранявшейся больницы. Есть сведения, что уже в 1918 году Блюмкин работал на большевиков, а восстания левых эсеров и анархистов были спровоцированы ленинским руководством для дискредитации и разгрома этих движений, входивших в коалицию с большевиками. Позже, в беседе с женой Луначарского — Натальей Луначарской-Розенель и с её двоюродной сестрой Татьяной Сац, Блюмкин признался, что о плане покушения на Мирбаха знали и Дзержинский , и Ленин .

В 1920 Блюмкин предстал перед межпартийным судом по делам связанным с левоэсеровским восстанием, куда входили анархисты , левые эсеры , максималисты , боротьбисты . Товарищеский суд возглавил Карелин — бывший член ВЦИКа РСФСР, мистик, лидер российских анархистов-коммунистов. Суд над Блюмкиным тянулся две недели, но так и не вынес окончательного решения, однако отменил смертный приговор.

На фронтах Гражданской войны

Миссия в Иран

Казни в Крыму

Есть сведения об участии Блюмкина в массовых казнях белых офицеров в Крыму в в конце ноября — декабре 1920-го после поражения армии барона Врангеля . В 1920-21 годах Блюмкин — начальник штаба 79-й бригады, а позже — комбриг планировал и осуществлял карательные акции против восставших крестьян Нижнего Поволжья в подавлении Еланского восстания и антоновщины на Тамбовщине. Осенью того же года Блюмкин командует 61-й бригадой, направленной на борьбу против войск барона Роберта-Николая-Максимилиана фон Унгерна -Штернберг.

Фаворит Дзержинского

Вернувшись в Москву Блюмкин издал книжку о Дзержинском и стал его фаворитом в ЧК . По личной рекомендации Дзержинского в 1920 вступил в РКП(б) . Направлен на учебу в Академии Генерального штаба РККА на факультет Востока, где готовили работников посольств и агентуру разведки. В Академии Блюмкин к знанию иврита добавил знание турецкого, арабского, китайского, монгольского языков, обширные военные, экономические, политические знания.

Блюмкин и поэты

В 1920-е годы Блюмкин тесно сошёлся к кружком поэтов и литераторов. Дружил с Есениным , Ходасевичем , Асеевым, познакомился с Маяковским , Шершеневичем и Мариенгофом . Блюмкин был одним из учредителей полуанархической поэтической «Ассоциации вольнодумцев», завсегдатаем круга имажинистов .

По воспоминаниям поэта Владислава Ходасевича, Есенин как-то привёл в круг богемы Блюмкина в чекистской кожаной куртке. Как всегда, поэт Сергей Есенин стремился поразить окружающих дам… Кивая на Блюмкина, Есенин предложил экзальтированной даме: «А хотите поглядеть, как расстреливают в ЧК? Я это вам через Блюмкина в одну минуту устрою».

Вскоре Есенин сам оказался в роли жертвы Блюмкина. За год до гибели поэта, находясь в Закавказье, «добрый малый», приревновав свою жену к Сергею Есенину, стал угрожать поэту пистолетом. Угроза расправы была столь реальной, что поэт поспешил покинуть Тбилиси. Известно, что Есенин покончил жизнь самоубийством в гостинице «Англетер» в конце декабря 1925 года.

Но есть и другая версия его смерти: поэта убили чекисты под руководством вездесущего Блюмкина на секретной квартире ЧК, после чего труп перетащили в гостиницу, инсценировав самоубийство. Даже известные предсмертные стихи Есенина, про которые говорили, что они написаны кровью, возможно, написал от имени поэта Блюмкин, который сам писал стихи…

Адъютант Троцкого в Наркомате обороны

В 1922 году после окончания Академии Блюмкин становится официальным адъютантом наркома по военным и морским делам Льва Довидовича Троцкого .

Выполнял особо важные поручения и тесно сошёлся наркомом. Блюмкин редактировал первый том программной книги Троцкого «Как вооружалась революция» (издание 1923 года). Троцкий писал о Блюмкие «Революция предпочитает молодых любовников».

Возвращение в ОГПУ

Осенью 1923 года по предложению Дзержинского Блюмкин вернулся сотрудником Иностранного отдела ОГПУ (cm.). Одновременно введён в Коминтерн для конспиративной работы. По заданию председателя Коминтерна Г. Зиновьева в связи с назреванием революции в Германии был командирован туда для инструктирования и снабжения оружием немецких революционеров.

Закавказье

В 1924 г. работает в Закавказье политическим представителем ОГПУ и членом коллегии Закавказского ЧК. Одновременно он является помощником командующего войсками ОГПУ в Закавказье и уполномоченным Наркомвнешторга по борьбе с контрабандой. Блюмкин участвует в подавлением крестьянского восстания в Грузии . Командует штурмом города Баграм-Тепе, что был захвачен персидскими войсками в 1922 году. Участвует в пограничных комиссиях по урегулированию спорных вопросов между СССР, Турцией, Персией. Очевидно, тогда же Блюмкин, знавший восточные языки, тайно выезжает в Афганистан , где пытается найти связь на Памире с мистической сектой исмаилитов живого бога Ага, который жил в ту пору в Пуне (Индия). С исмаилитским караваном «дервиш » Блюмкин проник в Индию.

Однако там он был арестован английской полицией. Из тюрьмы Блюмкин благополучно бежал, прихватив с собой секретные карты и документы английского агента.

Оккультизм на службе мировой революции

По заданию Дзержинского Блюмкин активно занимался изысканиями в области оккультизма и его применения для осуществления мировой революции. контактах с петербургскими мистиками-оккультистами Александром Васильевичем Барченко и Генрихом Оттоновичем Мебесом. ОГПУ тогда серьёзно заинтересовалось оккультизмом, в частности проблемами психического воздействия на человека и толпу, гипнозом, суггестией и даже предсказаниями будущего — «считыванием информации со слоев ноосферы ».

Блюмкин испытывал постоянный интерес к таинственному, серьёзно изучал еврейскую мистику и Каббалу и оккультизм , пытался проникнуть в тайны магии .

Версия об экспедиции в Гималаи

Драматург Олег Шишкин опубликовал ряд статей в газете «Сегодня» и книгу «Битва за Гималаи», в которой утверждал, что летом 1925 Блюмкин был комиссаром экспедиции в Гималаи, в одной из долин которых предполагалось нахождение Шамбалы .

Экспедиция не состоялась из-за сопротивления наркома иностранных дел Чичерина и заместителей Дзержинского М. Трилиссера и Г. Ягоды (по-видимому, не желавших отдать дело начальнику Спецотдела ОГПУ Г. Бокию).

Согласно версии Шишкина вместо этого Блюмкин под видом буддийского монаха поехал в Тибет , где якобы сопровождал экспедицию Николая Константиновича Рериха в княжество Ладакх в Тибете под видом паломника и ламы.

Лишь в конце экспедиции «лама» вдруг заговорил по-русски. По версии Шишкина, Рерих якобы хорошо знал Блюмкина — «Владимирова» и раньше по работе в ГПУ. У них была общая цель — утверждение в Гималаях советского присутствия путём провозглашения Николая Рериха правителем Тибета — «Рета Ригденом».

Диктатор Монголии

В 1926 году Блюмкин направлен представителем ОГПУ и Главным инструктором по государственной безопасности Монгольской республики . Выполнял спецзадания в Китае , Тибете и Индии . В 1927 отозван в Москву в связи с трениями с монгольским руководством и дезертирством начальника Восточного сектора ИНО Георгия Агабекова . Бежав на Запад Агабеков рассекретил сведения о деятельности Блюмкина в Монголии.

Константинополь и Палестина

В 1928 году Блюмкин — резидент ОГПУ в Константинополе. Курирует весь Ближний Восток . По заданию ЦК ВКП(б) он занимался организацией в Палестине резидентской сети. Он работает то под видом набожного владельца прачечной в Яффо Гурфинкеля, то под видом азербайджанского еврея-купца Султанова. Блюмкин завербовал венского антиквара Якоба Эрлиха, и с его помощью обустроил резидентуру, законспирированную под букинистический магазин. Блюмкин наладил через каналы ЧК вывоз еврейских манускриптов и антиквариата из СССР. ОГПУ проделало огромную работу в западных районах СССР по сбору и изъятию старинных свитков Торы , Талмуда , 330 сочинений средневековой еврейской литературы. Чтобы подготовить Блюмкину материал для успешной торговли, в еврейские местечки Блюмкин познакомился с Леопольдом Захаровичем Треппером , будущим руководителем антифашистской организации и советской разведывательной сети в нацистской Германии, известной, как «Красная капелла ».

Был депортирован английскими мандатными властями. В этот же период в Палестине приобретал опыт проведения специальных операций не менее легендарный Яков Серебрянский (Лаврецкий), в прошлом активный эсер, ставший помощником Блюмкина по линии нелегальной резидентуры ИНО ОГПУ

Возвращение в Москву

В 1929 по заданию Сталина безуспешно пытался совершить покушение на бывшего сталинского секретаря Бажанова , бежавшего за границу. Летом 1929 года Блюмкин приезжает в Москву, чтобы отчитаться о ближневосточной работе. Его доклад членам ЦК партии о положении на Ближнем Востоке одобрен как членами ЦК и руководителем ОГПУ В. Менжинским , который в знак расположения даже приглашает Блюмкина на домашний обед. Блюмкин с успехом проходит очередную партийную чистку, благодаря отличной характеристике начальника иностранного отдела ОГПУ Трилиссера. Партийный комитет ОГПУ характеризовал Блюмкина как «проверенного товарища».

Агент Троцкого?

Вместе с тем Блюмкин тайно наладил связи с высланным из СССР Троцким . Блюмкин поведал Троцкому о своих сомнениях в правильности сталинской политики и просил дать ему совет — оставаться ли в ОГПУ, или уйти в подполье. Троцкий убеждал Блюмкина, что, работая в ОГПУ, он больше пригодится оппозиции. Блюмкин подчёркивал свою верность оппозиции, но Троцкий недоумевал: как мог троцкист, о взглядах которого было известно, удержаться в органах ОГПУ. На этот вопрос Блюмкин отвечал так: начальство считает его незаменимым специалистом в области диверсий. Не исключено, что Блюмкин наладил связи с Троцким по заданию ОГПУ как провокатор, стремящийся завоевать полное доверие Троцкого. выполнял его поручения в Москве, осуществлял связь Троцкого с представителями оппозиции в СССР. В то же время Блюмкин очень интересовал Троцкого как знаток конспирации, диверсий, как знаток личного состава советских посольств, консульств, военных атташе.

Арест и казнь

Был арестован по доносу любовницы о связях с Троцким.

Руководитель Иностранного отдела ОГПУ Трилиссер приказал привлекательной сотруднице Лизе Горской (Розенцвейг, известной также как Елизавета Юльевна Зурубина)  «отринуть буржуазные предрассудки» и соблазнить Блюмкина.

Связь между ними длилась несколько недель, и Горская сообщала все постельные разговоры с Блюмкиным Трилиссеру.

Когда агенты, посланные арестовать Блюмкина, пришли к нему на квартиру, он садился с Горской в машину. Началась погоня с выстрелами прямо по улицам Москвы. Остановив наконец машину, Блюмкин повернулся к Горской и сказал: «Лиза, ты предала меня!»

(главный редактор О. Ю. Шмидт) уделила ему более тридцати строк. Ему посвящали стихи, сионистского героя. При его характеристике пользуются анахронизмами : террорист , хотя в то время его бы назвали диверсантом и это не носило бы отрицательного оттенка. Однако сама карьера Блюмкина говорит о том, что человеком он был незаурядным, а время, в котором он жил, надо оценивать по его собственным законам.

Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла.
Н. С. Гумилёв «Мои читатели»

Великая русская революция выплёскивала из своих глубин порой совершенно изумительных персонажей. Настолько изумительных, что даже сама революция поспешила от них избавиться, как только её бурный поток оказался в гранитных берегах степенного и планомерного государственного строительства. Но там, в потоке, эти изумительные персонажи успели начудить множество таких свершений, что людям нормальным и в голову не пришли бы. Кое-чем нормальные люди до сих пор пользуются, предпочитая не вспоминать лишний раз, откуда что взялось.

Об одном из таких персонажей мы до сих пор знаем в основном либо с его же слов, либо из легенд и мифов - и это несмотря на то, в 1920-х он был одним из самых известных людей Советской России. Даже Большая советская энциклопедия в первом своём издании уделила ему больше тридцати строк - невообразимо много. Потом, после расстрела, утверждённого «тройкой» в лице Менжинского, Ягоды и Трилиссера (последний, кстати, был против), да - как отрезало. Настолько отрезало, что нам достоверно не известны даже даты его рождения и смерти.

Яков Григорьевич Блюмкин. Он же Симха-Янкев Гершевич Блюмкин, он же Макс, он же Исаев, он же Всеволод Владимиров, - и никто из вменяемых историков не поклянётся, что хотя бы одна из этих фамилий настоящая.

Революционер. Левый эсер. Террорист. Убеждённый троцкист (хотя кто может поручиться).

Богемный персонаж, друг Сергея Есенина, приятель Маяковского и Мариенгофа. Человек, вызывавший восхищение у расстрелянного большевиками поэта Николая Гумилёва.

Участник советской миссии в Персии, куда брал с собой Есенина (именно Блюмкину мы должны быть признательны за «Персидские мотивы» и «Шагане ты моя, Шагане»).

Участник и, возможно, организатор (уж один из главных координаторов - наверняка) Центрально-азиатской экспедиции Рериха.

Один из создателей советских разведывательных служб, помимо всего прочего завербовавший впервые в Палестине Леопольда Треппера, будущего основателя и руководителя «Красной капеллы».

Когда родился - неизвестно.

Сам утверждал, что 8 октября 1900 года в Одессе в «пролетарской семье», однако верить этому лукавцу не очень много оснований. А ещё он рассказывал столь же убедительно и про Чернигов. По крайней мере, уровень образования говорит о чём-то другом. Да и есть сведения, что жил он на самом деле до 1915 года в Лемберге, где учился в немецкой гимназии, откуда, кстати, и блистательное знание немецкого «как родного». Хотя как «на родных» Яков Блюмкин говорил ещё на множестве языков: иврите, монгольском, китайском, турецком, арабском, русском. Но немецким действительно владел настолько хорошо, что гуляла даже совсем экзотическая версия, что настоящий Яша Блюмкин, жовиальный одесский революционер и приятель Мишки Япончика, брат одесского драматурга Базилевского, зарыт таки где-нибудь под Одессой, а кто заместивший его персонаж - знают только Дзержинский с Менжинским, но отнюдь не «как бы родной отец».

В любом случае, о любом периоде жизни этого удивительного человека, кем бы он ни был, можно написать не один авантюрный роман.

В Одессе 1917-1918 гг. он, левый эсер, доверенное лицо «революционного диктатора» Муравьёва, но при этом приятельствует с соратником Савинкова, поэтом и английским шпионом Эрдманом.

Потом перебирается в Москву, где возглавляет «германский отдел» ЧК и убивает германского посла фон Мирбаха, провоцируя мятеж левых эсеров против большевиков и способствуя тем самым установлению классической советской «однопартийной системы».

Потом участвует в покушениях в Киеве - на гетмана Скоропадского и фельдмаршала немецкой оккупационной армии Эйхгорна. Пытается организовать покушение на Колчака в Сибири.

Опять оказывается на Украине, попадает в плен к петлюровцам, откуда каким-то чудом ускользает - ценой здоровья, сломанных ребер и выбитых передних зубов.

По официальной версии, является «с повинной» в ЧК, где приговаривается к расстрелу, заменяемому на - официальная формулировка! - «искупление вины в боях по защите революции». После чего оказывается у Троцкого: начальником личной охраны «Льва Революции», его личным порученцем и литературным редактором его многочисленных трудов.

После гражданской предстал перед «межпартийным судом» по «делу левых эсеров», но суд так и не принял по его делу никакого окончательного решения.

В 1920 Блюмкина направляют в Персию, куда он берёт с собой своего друга

Сергея Есенина. А пока поэт вдохновляется, Блюмкин время не теряет: участвует в свержении Кучек-хана и способствует приходу к власти хана Эхсануллы, которого поддержали местные «левые» и коммунисты. В боях был ранен шесть - внимание! - раз. Относился к этому спокойно. Участвовал в создании Иранской коммунистической партии, был членом её ЦК и Военным комиссаром. Многие его соратники были убеждены в наличии у Блюмкина, по крайней мере, весьма глубокого профессионального военного образования: именно там, в Персии, впервые глухо заговорили о том, что под именем «мальчика из еврейского местечка» скрывается кто-то другой, куда более опытный, образованный и неплохо подготовленный товарищ.

В октябре 1921 Блюмкин под псевдонимом Исаев (здравствуй, «молодой Штирлиц»!) в рамках расследования «дела Гохрана» едет в Таллин. Повторяться не будем: именно эти события легли в основу знаменитого романа Юлиана Семенова «Бриллианты для диктатуры пролетариата».

После чего и становится официальным адъютантом наркома по военным и морским делам Льва Троцкого. Но долго там не задерживается: авантюристическая жилка перекидывает его к Дзержинскому, который рекомендует его в агенты Иностранного отдела ОГПУ.

Авантюрный роман продолжается.

Резидент в Палестине.

Политпредставитель ОГПУ в Закавказье, член коллегии Закавказского ЧК.

Афганистан.

Памир, где он работает с исмаилитами и проникает под видом исмаилитского дервиша (восточные языки, мы упоминали об этом, Блюмкин-Исаев знал в совершенстве) в Индию. Где арестовывается английской британской полицией, но бежит из тюрьмы, вызвав тем самым приличный скандал в спецслужбах Его Величества. Потому что при побеге советский резидент умудрился ещё прихватить с собой на память британские военные карты Индии, а также портфель с документами британского секретного агента, по некоторым слухам, «угостив» его бутылкой по темечку непосредственно во время допроса и переодевшись в его костюм.

И, конечно, Центрально-азиатская экспедиция Николая Рериха - это отдельная глава, вокруг которой до сих пор слишком много непроверенных слухов и противоречивой информации. Настолько много, что мы просто не рискнём сейчас об этом писать - большинство официальных данных до сих пор засекречены.

Потом были и Монголия, и Китай с Тибетом, и снова Индия, и Константинополь (откуда в качестве резидента ОГПУ он курировал весь Ближний Восток), вербовка Якоба Эрлиха и будущего руководителя великой «Красной Капеллы» Леопольда Треппера. А параллельно, в моменты нахождения в Советской России, продолжающаяся дружба с писателями и поэтами - от Маяковского до Мандельштама. Вот только бывший белый офицер и тоже коренной одессит Валентин Катаев отчего-то его сильно не любил и вывел уже в послевоенные годы в великолепной повести «Уже написан Вертер» в карикатурной роли Наума Бесстрашного, плохо кончившего и «лизавшего рыжие сапоги своим палачам».

На самом деле восстановивший связи с опальным Троцким и расстрелянный за это Блюмкин вёл себя при расстреле несколько по-другому. По свидетельству старого чекиста Георгия Агабекова, Блюмкин «ушёл из жизни спокойно, как мужчина. Отбросив повязку с глаз, он сам скомандовал красноармейцам: „По революции, пли!“». Точная дата расстрела Якова Блюмкина, как и точная дата рождения, достоверно не известна и до сих пор.

Что тут можно добавить?

А ничего не нужно добавлять. Эта биография сама по себе - памятник той эпохи, которая одна только и могла такие биографии мастерить. Сейчас таких не делают. Или мы просто о них не знаем?..

БЛЮМКИН ЯКОВ ГРИГОРЬЕВИЧ

(род. в 1898 г. – ум. в 1929 г.)

Террорист, убийца германского посла в России графа Вильгельма Мирбаха в 1918 году, чекист, разведчик.

В 1920-е годы Блюмкин был одним из самых знаменитых людей России. Ему посвящали стихи Сергей Есенин, Николай Гумилев, Вадим Шершеневич.

Блюмкин появился на свет в марте 1898 года в Одессе. По другим данным, он родился в г. Сосница на Черниговщине, а чуть позже его семья вернулась в Одессу. По старой еврейской традиции на восьмой день мальчику дали имя: Симха-Янкель. Отец, приказчик Гирш Блюмкин, рано умер от сердечного приступа. Рос Янкель болезненным, денег в семье катастрофически не хватало. Мать, заботясь о будущем восьмилетнего сына, отдала его в бесплатное начальное духовное училище – Первую одесскую Талмуд-тору. Ею руководил один из крупнейших знатоков Библии и древнееврейских авторов, писатель Шолом Яков Абрамович (более известный под псевдонимом Менделе-Мойхер-Сфорим) – основоположник современной еврейской литературы.

Окончив училище, Янкель поступил на службу учеником в электротехническую мастерскую Ингера. Монтируя электропроводку в частных домах и конторах, он получал по 30 коп. в день, а ночью подрабатывал в трамвайном парке. В 1915 году юноша примкнул к партии социал-революционеров, или попросту эсеров. Он посещал их собрания, а также водил дружбу с одесскими анархистами. Уже тогда, в столь юном возрасте, за Яшей тянулся шлейф дурных историй и утвердилась слава жестокого человека. Вместе со знаменитым Мишкой Япончиком он занимался грабежами. Во время службы в торговой компании у некого Перемена будущий террорист за крупное вознаграждение умело подделывал подписи чиновников. По Одессе поползли слухи о молодом брюнете, который помогал увиливать от службы в армии. Брюнетом с левым «лисьим» глазом заинтересовалась уголовная полиция. Яков свалил все на своего начальника: мол, это по его требованию он занимался подделкой справок. Перемен, ошарашенный наглостью своего работника, подал на него в суд. Блюмкин проконсультировался у адвоката, можно ли дать судье взятку. Но судьей оказался один из самых честных и принципиальных юристов Одессы. Яша все же купил небольшой подарок и отправил его служителю Фемиды. Каково же было удивление полиции и адвоката, когда молодой проходимец выиграл безнадежный процесс! Позже Блюмкин хвастал, что в отосланный судье презент он вложил визитную карточку своего начальника.

В 1917 году Яша переехал в Харьков. Местные эсеры отправили его проповедовать их идеи в Симбирск, на родину В. И. Ленина. В январе 1918 года социал-революционер записался в Первый Одесский добровольческий железный отряд при штабе шестой армии Румынского фронта. Двадцатилетний боец участвовал в сражениях с войсками Петлюры, штыком и пулей устанавливал советскую власть в нынешнем Приднестровье и в Одесской губернии. За боевые подвиги его ввели в Военный совет армии в качестве комиссара, а в апреле 1918 года Яков стал начальником штаба армии.

И тут опять произошла неприятная история. Блюмкину было поручено экспроприировать деньги в госбанке. Умелый налетчик, а ныне – красный командир, захватил четыре миллиона рублей, предложил взятку в десять тысяч командарму, столько же запросил себе, а остальные деньги был согласен передать на нужды партии. Проходимца припугнули расстрелом, и он отдал три с половиной миллиона, а с полумиллионом сбежал. «Всплыл» Яша в Москве, где его приютили товарищи по партии. Якова Григорьевича зачислили в охрану ЦК партии левых эсеров, а с мая 1918 года он стал работать в ВЧК. Бывший налетчик, полиглот вскоре занял кресло руководителя отдела по борьбе с международным шпионажем. Надо отметить, что некоторые разработки Блюмкина до сих пор используются в работе спецслужб.

Работа в ВЧК сделала его еще более тщеславным. В разговорах со знакомыми Блюмкин выдавал себя за человека, наделенного полномочиями решать, жить человеку или умереть. А своим новым московским приятелям Сергею Есенину и Осипу Мандельштаму будущий террорист не раз предлагал посмотреть, как в подвалах расстреливают контрреволюционеров. Шефу ВЧК Дзержинскому нравился молодой чекист, под него планировались операции, которые максимально могли задействовать его природные качества – авантюризм и изворотливость, умение без грима изменять свою внешность, превращаясь из молодого человека в старика, и наоборот.

Дипломатам Германии в Москве стало известно, что 24 июня 1918 года ЦК партии левых эсеров вынес смертный приговор немецкому послу – графу Вильгельму Мирбаху. Они официально обратились в ВЧК с просьбой обеспечить его безопасность, однако никакой реакции с Лубянки не последовало. Четвертого июля, в день открытия V Съезда Советов, эсеры приняли решение привести приговор в исполнение. По их мнению, это было единственной возможностью сорвать невыгодный для России Брестский договор, заключенный Лениным с Германией в счет платы за помощь ему в захвате власти в России. Исполнителями теракта назначили Якова Блюмкина и Николая Андреева, фотографа ВЧК.

Яков понимал – наступил его звездный час. В любом случае его имя останется в истории России. Используя свое служебное положение, он собирал информацию о графе и неожиданно вышел на его племянника, офицера Роберта Мирбаха, бывшего в то время в русском плену. Изощренные способы допроса и психологического воздействия позволили Блюмкину взять с него подписку о сотрудничестве с ВЧК, а потом завербовать и нескольких немецких дипломатов. От них он узнал план помещений посольства и постов внутренней охраны. Детали операции обговаривались в кабинете Дзержинского с заместителем «железного Феликса», чекистом эсером Александровым.

Мирбах добился в Берлине очередных миллионов марок для поддержки большевистского режима в России, с вождями которого давно поддерживал тесные контакты. (Фамилия графа значилась в секретных документах еще со времен подготовки немецким генштабом большевистского переворота в России.) Однако вскоре ему стало известно, что Ленин ведет двойную игру и Москва якобы стала тайно заигрывать с Францией, к тому времени в полной мере ощутившей сокрушительные удары высвободившихся на Востоке германских войск. Только вступление России в войну могло спасти Францию от поражения. Париж обещал Кремлю крупнейшие субсидии, если будет сорван Брестский договор. Мирбах начал лихорадочные поиски путей нейтрализации закулисной сделки большевиков. Ему необходимо было найти такого лидера, который бы мог возглавить новое правительство России, но при этом твердо держал бы слово. С его помощью граф собирался убрать Ленина с политической арены. Но так как в большевистском стане таких не нашлось, посол обратил свой взор к правым партиям. Не исключено, что, прознав о ленинском двурушничестве, Вильгельм мог намекнуть Владимиру Ильичу, что если тот не одумается, то он предаст гласности всю подноготную Октябрьского переворота.

Ранним утром шестого июля 1918 года Блюмкин пришел в ВЧК, взял бланк мандата и уполномочил себя вести переговоры с германским послом. Подпись Председателя Всероссийской Чрезвычайной Комиссии Феликса Дзержинского он умело подделал, печать поставил эсер Александров. В 14.15 темного цвета «паккард» остановился у особняка германского посольства в Денежном переулке Москвы. Выйдя из машины, Блюмкин приказал шоферу не глушить мотор. Вместе с ним пошел его однопартиец Андреев. Советнику посольства Бассевитцу Яков Григорьевич показал поддельный мандат и потребовал личной встречи с послом Мирбахом. Его провели через вестибюль в гостиную и предложили подождать. Немцев и тут подвела их законопослушность. Посол, наслышанный о готовящемся покушении, избегал встреч с посетителями, но, взглянув на мандат и узнав, что прибыли официальные представители советской власти, решил выйти к ним в сопровождении первого советника посольства Карла Рицлера и военного атташе лейтенанта Леонграта Мюллера. Ведь Блюмкин, а это было им хорошо известно, являлся начальником контрразведки ВЧК.

Яков предъявил графу бумаги, которые красноречиво говорили о шпионской деятельности на территории России его племянника. Мирбах заметил, что ему безразлична судьба Роберта. Тогда Андреев поинтересовался, не хочет ли граф узнать о мерах, которые собирается предпринять советское правительство. «Да, господин посол, вы желаете это знать?» – повторил вопрос Блюмкин. Его слова были сигналом для обоих террористов. Яков выхватил из портфеля револьвер и произвел несколько выстрелов по Мирбаху, но попал в советника и атташе. Тяжелораненые Мюллер и Рицлер повалились на пол. Граф, вскочив с кресла, бросился в зал. Андреев побежал за ним и бросил ему под ноги бомбу, но она не взорвалась. Тогда он сильным ударом сбил посла с ног, затем резко отскочил от него. Блюмкин в это время подобрал бомбу, поправил детонатор и бросил ее в Мирбаха. Раздался взрыв, посол, обливаясь кровью, упал на ковер. Он был смертельно ранен в голову, лежал в луже крови. Якова взрывной волной отбросило на несколько метров. Оставив на столе шляпы, мандат и портфель с запасным взрывным устройством, террористы выпрыгнули в разбитое взрывом окно. Николай через несколько секунд уже был в машине. Блюмкин же приземлился неудачно и повредил ногу. Он с трудом карабкался через ограду, и сотрудник посольства прострелил ему ягодицу. Террорист прыгнул на тротуар, хромая, побежал к автомобилю и ввалился в салон. Вскоре «паккард» въехал во двор особняка Морозова в Трехсвятительском переулке. Там размещался штаб отряда ВЧК под командованием левого эсера матроса Д. Попова. Блюмина быстро остригли, сбрили бороду, переодели в красноармейскую форму и положили в лазарет. Спустя полчаса Дзержинский, Чичерин, Троцкий и Свердлов узнали о теракте. Председатель ВЧК доложил Ленину о вероятном убийце Якове Блюмкине и о том, где он может прятаться. «Только, – отметил шеф ВЧК, – по описанию внешность его и убийцы не совпадают». Двадцатилетнего террориста Мюллер, оставшийся в живых, принял за тридцатипятилетнего мужчину. Чекист № 1 тогда еще не знал, что Яков, не применяя грима, мог старить и молодить свое лицо в течение нескольких секунд. Эта особенность не раз спасала ему жизнь.

Как потом свидетельствовал нарком просвещения А. Луначарский, сразу же после покушения на Мирбаха Ленин в его присутствии отдал по телефону очень интересный приказ об аресте убийц: «Искать, очень тщательно искать, но не найти». Осень 1918 года Блюмкин провел в Петрограде. По указанию Дзержинского местные чекисты надежно спрятали его – после нашумевшего убийства за голову террориста немцы посулили бешеные деньги.

Затем чекиста послали в Украину, где он под именем Григория Вишневского вел революционную пропаганду, готовил покушение на гетмана Павла Скоропадского, спровоцировал несколько восстаний в Киевской и Полтавской губерниях. Когда же Красная Армия вступила в Киев, в 1919 году Яков Григорьевич явился с «повинной» к председателю местной ЧК Лацису. 16 мая 1919 года Президиум ВЦИК специальным постановлением, «учитывая добровольную явку Блюмкина и подробное объяснение обстоятельств убийства германского посла», амнистировал его. Ленин не очень и сердился на террориста – ведь Мирбах слишком много знал компрометирующих подробностей о Владимире Ильиче. Вскоре по рекомендации «железного Феликса» решением Орготдела ЦК РКП(б) Яков Григорьевич стал членом компартии большевиков.

Левые эсеры, к которым некогда примкнул Блюмкин, за отступничество приговорили бывшего однопартийца к смерти. Они стреляли в него из револьвера, но Яков был только ранен, и его отвезли в больницу. Там террористы-эсеры бросили бомбу в окно палаты, но за несколько секунд до взрыва Блюмкин успел выпрыгнуть в окно. После этого на него покушались еще несколько раз, но неудачно.

В июне 1920 года палача и террориста послали в Северный Иран, чтобы он разобрался в тамошней непростой политической ситуации. Под видом дервиша Яков проник в Персию. Выдавая себя за личного друга Троцкого, Дзержинского и вообще всех сильных мира сего, он разработал и подготовил государственный переворот. Уже через четыре месяца Блюмкин осуществил революцию в северных провинциях страны, провозгласил Гилянскую советскую республику и стал членом ЦК Компартии Ирана.

Москва поощрила инициативного и удачливого большевика, наградив боевым орденом и зачислением в Академию Генерального штаба РККА. Компартия выделила террористу четырехкомнатную квартиру на Арбате. Здесь часто собирались представители богемы и партийные бонзы, например Лев Троцкий, который подружился с Блюмкиным и сделал его потом своей правой рукой, и Сергей Есенин, которого «товарищ Блюмочка» называл «террористом в поэзии». Захаживали сюда и Осип Мандельштам (его Яков любил пугать расстрелом), Владимир Маяковский, Николай Гумилев и многие другие. Хозяин роскошной квартиры публиковал свои очерки в журнале «Огонек» под псевдонимом «Я. Сущевский» и писал стихи, говорят, неплохие. Их любил Гумилев, боготворивший палача и называвший его «ангелом ада». У Блюмкина всегда было что выпить и чем закусить, с Востока он привозил наркотики и дорогие вещи, к нему липли женщины, террорист иногда предлагал им заняться любовью на трупах расстрелянных контрреволюционеров. Такая богемная жизнь привела Блюмкина к зависимости от алкоголя и наркотиков. Тогда же он женился на Татьяне Файнерман, дочери известного толстовца Тенеромо. Потом его женой была Нина Сац, убитая при загадочных обстоятельствах. Якова подозревали в организации по заданию Троцкого убийства «антисоветчика» Сергея Есенина. Как вспоминал дворянин, а позже большевик и многолетний зэк ГУЛАГа Николай Леонтьев, они с Блюмкиным сначала задушили поэта, а потом с целью инсценировки самоубийства повесили тело Сергея на ремне от его штанов.

На Кавказе террорист принимал участие в подавлении антисоветских мятежей и сдружился с Берией. В 1922 году Якова отозвали из Академии РККА и направили в секретариат наркома по военным делам для выполнения особых поручений Л. Д. Троцкого. В октябре 1923 года Ф. Дзержинский перевел террориста в иностранный отдел ОГПУ на должность главного инструктора государственной внутренней охраны Монголии и руководителя советской разведки в Тибете, Монголии и северных районах Китая. Новый начальник очень скоро подмял под себя всю советскую миссию в Улан-Баторе и жил в свое удовольствие. В первую очередь его интересовали женщины, кокаин, алкоголь и новые авантюрные приключения.

В 1924 году Москва попыталась разгадать тайну страны чародеев Шамбалы, расположенной, согласно легенде, в глубине Азии, в труднодоступных горах на границе Индии, Афганистана и Тибета. Большевики, а позже и руководители фашистской Германии хотели овладеть уникальными знаниями и получить доступ к неисчерпаемым источникам психотропной энергии для управления большими массами людей. Кремлевская верхушка мечтала устроить в Тибете социалистическую буддийскую федерацию как один из эпицентров мировой революции. Началось все с Блюмкина, который еще в 1918 году случайно побывал в Петрограде на лекции ученого-биолога, автора мистических романов Александра Васильевича Барченко и захотел сам стать первым обладателем секретных знаний Шамбалы. Для этого он разработал план и стал претворять его в жизнь.

В ноябре 1924 года Яков Григорьевич в Москве сообщил Барченко, что его опыты по телепатии заинтересовали органы ОГПУ, и попросил написать отчет об этом на имя Дзержинского. Главный чекист России, заинтригованный устным рассказом террориста, передал документы сотруднику секретного отдела ВЧК Я. Агранову. В личной встрече ученый рассказал тому не только о своих опытах, но подробно изложил теорию существования замкнутого научного коллектива в Центральной Азии и проект установления контактов с обладателями его тайн. Агранов был потрясен. Дело завертелось, была создана нейроэнергетическая лаборатория (один из главных государственных секретов Советской России). Она занималась всем: от гипноза, НЛО и «снежного человека» до изобретений, связанных с радиопеленгацией. Перед учеными лаборатории для начала ставилась цель: научиться посредством телепатии читать мысли противника на расстоянии, снимать информацию с мозга собеседника взглядом, управлять поведением толпы. Параллельно занялись поисками Шамбалы, на экспедицию в Гималаи правительством были выделены огромные по тем временам деньги – 600 тыс. долларов. Посредством интриг Яков сумел столкнуть лбами две враждующие группировки ВЧК и сделать так, чтобы вместо огромной экспедиции послали в Тибет его одного с имеющимися секретными документами и картами. Отдел иностранной разведки в строжайшей тайне поручил Блюмкину отыскать загадочную Шамбалу и установить с ней контакт с целью использования ее непревзойденных знаний и умений для мировой революции. Сам же Яков хотел стать единоличным обладателем уникальных навыков для управления людьми.

17 сентября 1925 года «монгольский лама» присоединился к экспедиции художника и философа-мистика Николая Константиновича Рериха. Она двигалась в район предполагаемого нахождения Шамбалы. Лама Блюмкин незаметно наносил на карту тропы, погранпосты, заграждения, коммуникации, высоты, метраж участков дорог. Вместе с экспедицией террорист посетил более 100 тибетских святилищ и монастырей; преодолел 35 высокогорных перевалов, в том числе перевал Дангла, который считался неприступным. Но достичь таинственной страны магов Якову не удалось. То ли ее не существовало вовсе, то ли на картах была нанесена неполная информация, то ли простым смертным туда не добраться. Впоследствии все причастные к поискам Шамбалы были расстреляны.

В декабре 1926 года бывший «лама» отправился в Китай советником к генералу Фэн Юйсяну – организовать работу разведки и контрразведки, с которой он блестяще справился. Потом Блюмкин поехал в Монголию. В Улан-Баторе руководитель советской миссии позволил себе расслабиться, устраивая ночные оргии, продолжая употреблять кокаин. А на новогоднем банкете в ЦК МНРП Яков перепил, полез целоваться с высоким монгольским начальством, заставлял всех произносить тосты за Одессу-маму, отдавал портрету Ленина пионерский салют и в конце концов его обильно стошнило на установленный посреди зала портрет вождя. Кремль закрыл глаза и на эту «шалость» своего любимца.

В 1928 году Блюмкина под именем персидского купца Якуба Султанова отправили в Палестину для организации шпионской сети на Ближнем Востоке. По легенде, он должен был заниматься торговлей антикварными еврейскими книгами, для чего по всему Советскому Союзу изымали раритеты, которые «купец» за огромные деньги продавал, а выручку клал себе в карман. Но главное, что задание партии было выполнено. Основная ближневосточная резидентура Я. Блюмкина располагалась в Тель-Авиве, нити советской разведки тянулись в Турцию и Персию, Египет и Грецию, Северную Африку, Малайзию и другие страны.

С 1928 года убийца Мирбаха возглавлял советскую резидентуру в Стамбуле, где допустил непоправимую ошибку. 16 апреля 1929 года он тайно встретился с высланным из СССР Львом Троцким, и они проговорили несколько часов. Блюмкин согласился работать на оппозицию и взялся тайно доставить в Москву письмо с обращением к партийным деятелям СССР, в котором Лев Давидович предупреждал об опасности узурпации власти Сталиным.

По дороге домой, на пароходе, подвыпив, Яков начал болтать о своей исключительности, что, мол, сам Троцкий с ним советуется и критикует политику СССР на КВЖД. «Стукачи» сообщили об этом в Москву. К неблагонадежному разведчику подослали чекистку Лизу Горскую, которой начальство предложило вступить в интимную связь с убийцей Мирбаха и выведывать необходимую информацию. Женщина согласилась – многие мечтали поближе познакомиться с обаятельным брюнетом, а бабник Блюмкин клюнул на приманку. После встречи с другом, большевиком Карлом Радеком, которому Яков под большим секретом сообщил о связях с Троцким и показал письмо, начались настоящие неприятности. Радек «заложил» Блюмкина Сталину, и тот приказал своим подручным не спускать с него глаз и установить все его связи с оппозицией. Судьба Я. Г. Блюмкина была предрешена. Поняв это, он решил бежать из страны. Взяв с собой чемодан долларов и любовницу, разведчик отправился на вокзал. Но Горская уговорила его «залечь на дно» у нее дома. Блюмкин поверил ей и вернулся. На квартире Лизы его ждала засада. Он добровольно сдался, надеясь на очередное помилование, но просчитался. Террориста осудили 3 ноября 1929 года «за повторную измену делу пролетарской революции и Советской власти» и расстреляли.

Данный текст является ознакомительным фрагментом. Из книги 1937. АнтиТеррор Сталина автора Шубин Александр Владленович

Троцкий и Блюмкин В условиях индустриального рывка, когда Сталин стал радикальней Троцкого, лидеры левой оппозиции, причем уже не только Зиновьев и Каменев, но и Преображенский, Радек и Пятаков, были готовы к примирению с ним. 15 июня 1929 г. Преображенский писал, что

Из книги Диверсанты Сталина: НКВД в тылу врага автора Попов Алексей Юрьевич

Лопатин Петр Григорьевич 5.01.1907–9.07.1974.Русский. Один из руководителей партизанского движения в Белоруссии во время Великой Отечественной войны. Родился в дер. Излехоща (ныне Усманьского р-на Липецкой области) в семье крестьянина. С 1929 г. - в РККА. В 1934–1935 годах работал в

Из книги История Британских островов автора Блэк Джереми

Яков II (Яков VII) (1685-1688) Благодаря реакции, последовавшей за кризисом, вызванным биллем об отстранении, Яков II (Яков VII в Шотландии) практически без осложнений смог наследовать престол после своего брата (1685 г.). В том же году его положение укрепилось вследствие провала

Из книги «Княжна Тараканова» от Радзинского автора Елисеева Ольга Игоревна

Из книги Крушение мировой революции. Брестский мир автора Фельштинский Юрий Георгиевич

5. Яков Блюмкин Карьера Блюмкина-чекиста не оборвалась в апреле 1919 года, когда он явился с повинной в киевскую ЧК. На Украине, уже амнистированный, Блюмкин наладил контакт с отрядом Каховской, той самой, которая подготовила убийство Эйхгорна. Однако в отряде скоро узнали,

Из книги Полководцы Первой Мировой [Русская армия в лицах] автора Рунов Валентин Александрович

Щербачев Дмитрий Григорьевич Родился 7 марта 1857 года в Подмосковье в имении близ Рузы в семье полковника в отставке Григория Александровича Щербачева (1821–1884) и Марии Николаевны, урожденной Головкиной (1835–1896). В 1875 году окончил 3-е Александровское военное училище,

Из книги От КГБ до ФСБ (поучительные страницы отечественной истории). книга 2 (от МБ РФ до ФСК РФ) автора Стригин Евгений Михайлович

Ясин Евгений Григорьевич Биографическая справка: Евгений Григорьевич Ясин родился в 1934 году. Образование высшее, окончил Одесский инженерно-строительный институт, Московский государственный университет.В мае 1991 года стал генеральным директором дирекции по

Из книги Фавориты правителей России автора Матюхина Юлия Алексеевна

Яков Григорьевич Блюмкин (1898 – 1929) – фаворит Л. Д. Троцкого Биография Я. Блюмкина, изобилующая пестрыми фактами, позволяет назвать его авантюристом, но авантюристом бесстрашным и убежденным в своей правоте. Чего стоит, например, его восклицание перед расстрелом:

автора

Пинчук Николай Григорьевич Родился 4 февраля 1921 г. в деревне Буденовка Могилевской губернии. Окончил 10 классов, Бобруйский аэроклуб. Получил сверхлетное образование, последовательно окончив 3(!) авиационные школы: Одесскую, Конотопскую и Армавирскую.С августа 1942 г.

Из книги Советские асы. Очерки о советских летчиках автора Бодрихин Николай Георгиевич

Похлебаев Иван Григорьевич Родился 28 марта 1917 г. в деревне Подоляны Орловской губернии. Окончил десятилетку, в 1939 г. - Ульяновскую военную авиационную школу. Служил летчиком-инструктором.Принимал участие в боевых действиях с сентября 1942 г. К маю 1944 г. замкомэска 101-го гиап

Из книги Советские асы. Очерки о советских летчиках автора Бодрихин Николай Георгиевич

Скляров Иван Григорьевич Четверть всех своих побед И. Скляров одержал в один день, 14 декабря 1943 г., сбив над Днепром, в районе Знаменки, на своем Ла-5ФН 6 самолетов противника. Наряду с результатами А. Горовца и С. Иванова это был самый эффективный индивидуальный боевой день у

Из книги Советские асы. Очерки о советских летчиках автора Бодрихин Николай Георгиевич

Сурнев Николай Григорьевич Родился 4 марта 1923 г. в селе Большое Городище Курской губернии. Окончил 7 классов, 2 курса медицинского техникума и аэроклуб. В 1942 г. Сурнев окончил Чугуевскую военную авиационную школу. Около года служил в качестве летчика-инструктора.Начал

Из книги Советские асы. Очерки о советских летчиках автора Бодрихин Николай Георгиевич

Якубовский Петр Григорьевич Родился 5 июля 1923 г. в Херсоне. Окончил среднюю школу, Николаевский аэроклуб, в 1942 г. - Борисоглебскую военную авиационную школу. С апреля 1943 г. он вел боевую работу в составе 31-го иап (295-я иад, 17-я ВА).Строгий, внимательный и выдержанный летчик,

Из книги Дивизия имени Дзержинского автора Артюхов Евгений

Александр Григорьевич ТИМОЩЕНКО...1938 год подходил к концу. После окончания курсов командиров полков Александр Григорьевич Тимощенко получил назначение в дивизию имени Ф.Э. Дзержинского.В новой должности освоился быстро. Уже в 1939 г. в части стали всемерно развивать

Из книги Полководцы Первой мировой войны автора Копылов Н. А.

Щербачёв Дмитрий Григорьевич Сражения и победыЗабытый герой Первой мировой.Генерал Щербачёв успешно командовал 9-м корпусом во время наступления в Галиции, боев на р. Сан и у Кракова в 1914 г. Во время Великого отступления 1915 г. во главе 11-й армии одержал ряд побед над

Из книги Эпоха становления русской живописи автора Бутромеев Владимир Владимирович

На консервной фабрике братьев Аврич и Израильсона. Брат Лев был анархистом , а сестра Роза социал-демократкой . Старшие братья Якова - Исай и Лев были журналистами одесских газет, а брат Натан получил признание как драматург (псевдоним «Базилевский »). Участвовал в отрядах еврейской самообороны против погромов в Одессе. Блюмкин вступил в партию социалистов-революционеров . Как агитатор «по выборам в Учредительное собрание » он в августе - октябре 1917 года побывал в Поволжье .

В ноябре 1917 года примкнул к отряду матросов, участвовал в боях с частями украинской Центральной Рады . Во время революционных событий в Одессе в 1918 году участвовал в экспроприации ценностей Государственного банка . По слухам, часть экспроприированного присвоил себе. В январе 1918 года, Блюмкин, совместно с Моисеем Винницким (Мишкой «Япончиком») принимает активное участие в формировании в Одессе 1-го Добровольческого железного отряда. Входит в доверие к диктатору революционной Одессы Михаилу Муравьеву .

В те же годы в Одессе Блюмкин знакомится с поэтом А. Эрдманом, членом «Союза защиты родины и свободы » и английским шпионом . Возможно, Эрдман и устроил дальнейшую карьеру Блюмкина в ЧК. Уже в апреле 1918 года Эрдман под видом лидера литовских анархистов Бирзе ставит под свой контроль часть вооружённых анархистских отрядов Москвы и одновременно работает для ЧК, собирая информацию о немецком влиянии в России для стран Антанты .

Убийство Мирбаха

В мае 1918 года приехал из Одессы в Москву . Руководство Партии левых эсеров направило Блюмкина в ВЧК заведующим отдела по борьбе с международным шпионажем. С июня 1918 года он заведующий отделением контрразведывательного отдела по наблюдению за охраной посольств и их возможной преступной деятельностью.

Находясь в должности начальника «германского» отдела ВЧК, Блюмкин 6 июля 1918 года явился в посольство Германии якобы для обсуждения судьбы дальнего родственника посла графа фон Мирбаха , которого арестовала ЧК. Его сопровождал сотрудник того же отдела ЧК, эсер Николай Андреев . Около 14:40 Блюмкин несколько раз выстрелил в посла, а Андреев, убегая, кинул в гостиную две бомбы . Посол погиб на месте. Преступники скрылись. Борис Бажанов в своих воспоминаниях описывает эти события следующим образом:

«Об убийстве Мирбаха двоюродный брат Блюмкина рассказывал мне, что дело было не совсем так, как описывает Блюмкин: когда Блюмкин и сопровождавшие его были в кабинете Мирбаха, Блюмкин бросил бомбу и с чрезвычайной поспешностью выбросился в окно, причем повис штанами на железной ограде в очень некомфортабельной позиции. Сопровождавший его матросик не спеша ухлопал Мирбаха, снял Блюмкина с решетки, погрузил его в грузовик и увез. Матросик очень скоро погиб где-то на фронтах гражданской войны , а Блюмкин был объявлен большевиками вне закона. Но очень скоро он перешел на сторону большевиков, предав организацию левых эсеров, был принят в партию и в чека, и прославился участием в жестоком подавлении грузинского восстания .»

Убийство Мирбаха послужило сигналом для вооружённого выступления левых эсеров против Советского правительства во главе с большевиками . В советской историографии эти события было принято называть мятежом После провала мятежа Блюмкин под фамилией Белов скрывался в больницах Москвы, Рыбинска и Кимр , затем под именем Григория Вишневского работал в Кимринском комиссариате земледелия.

На фронтах Гражданской войны

С сентября 1918 года Блюмкин на Украине . Без ведома руководства левых эсеров он пробирается в Москву, а оттуда в Белгород - на границу с Украиной. В ноябре того же года, в момент всеобщего восстания против украинского гетмана Павла Скоропадского и австро-немецких оккупантов, Блюмкин находит своих партийных товарищей в Киеве и включается в эсеровскую подпольную работу. Он участвует в подготовке террористического акта против гетмана Скоропадского и покушении на фельдмаршала немецких оккупационных войск на Украине Эйхгорна .

По некоторым данным, в декабре 1918 - марте 1919 годов Блюмкин был секретарем Киевского подпольного горкома ПЛСР.

Блюмкина направляют в Персию, где он участвует в свержении Кучек-хана и способствует приходу к власти хана Эхсануллы, которого поддержали местные «левые» и коммунисты. В боях шесть раз был ранен. После переворота Блюмкин участвовал в создании на базе социал-демократической партии «Адалят» Иранской коммунистической партии , стал членом её Центрального комитета и военным комиссаром штаба Гилянской Красной Армии. . Он представлял Персию на Первом съезде угнетённых народов Востока, созванном большевиками в Баку .

В Персии Блюмкин, в частности, знакомится с Яковом Серебрянским , содействует устройству его сотрудником Особого отдела Иранской Красной Армии .

Возвращение в Москву

Вернувшись в Москву, Блюмкин издал книжку о Дзержинском и по личной рекомендации главного чекиста в 1920 году вступил в РКП(б) . Направлен Троцким на учёбу в Академию Генерального штаба РККА на восточное отделение , где готовили работников посольств и агентуру разведки. В Академии Блюмкин к знанию иврита добавил знание турецкого , арабского , китайского и монгольского языков , обширные военные, экономические и политические знания.

Осенью 1921 года Блюмкин занимается расследованием хищений в Гохране . В октябре 1921 года он под псевдонимом Исаев (взят им по имени деда) едет в Ревель (Таллин) под видом ювелира и, выступая в качестве провокатора , выявляет заграничные связи работников Гохрана. Есть версия, что именно этот эпизод в деятельности Блюмкина был положен Юлианом Семеновым в основу сюжета книги «Бриллианты для диктатуры пролетариата» .

Осенью 1923 года по предложению Дзержинского Блюмкин становится сотрудником Иностранного отдела (ИНО) ОГПУ . В ноябре того же года решением руководства ИНО Блюмкин назначается резидентом нелегальной разведки в Палестине . Он предлагает Якову Серебрянскому поехать вместе с ним в качестве заместителя. В декабре 1923 года они выезжают в Яффо , получив задание В. Менжинского собирать информацию о планах Англии и Франции на Ближнем Востоке. В июне 1924 года Блюмкин был отозван в Москву, и резидентом остался Серебрянский .

Одновременно Блюмкина вводят для конспиративной работы в Коминтерн .

Блюмкин, знавший восточные языки, тайно выехал в Афганистан , где пытался найти связь на Памире с сектой исмаилитов , почитавших в качестве живого бога своего лидера Ага-хана , который жил в ту пору в Пуне (Индия). С исмаилитским караваном Блюмкин, изображавший дервиша , проник в Индию. Однако там он был арестован английской полицией. Из тюрьмы Блюмкин благополучно бежал, прихватив с собой секретные карты и документы английского агента.

Центрально-Азиатская экспедиция Н. К. Рериха

Одним из доказательств участия Блюмкина в Центрально-Азиатской экспедиции Рериха Олег Шишкин считает фотографию с экспедиционного паспорта до Пекина , выданного китайским губернатором в Урумчи в 1926 году. В своей книге Шишкин приводит эту фотографию, считая, что первый слева лама с галстуком и есть Яков Блюмкин . По мнению А. В. Стеценко, представителя одной из рериховских организаций, заместителя генерального директора Музея имени Н. К. Рериха , на фотографии изображен ладакец Рамзана, а не Блюмкин .

Помимо Стеценко, критично отнеслись к книге Олега Шишкина и другие представители различных рериховских организаций . В качестве одной из основ для критики используется заявление заведующего пресс-центром Службы внешней разведки РФ Ю. Кобаладзе . Он заявил: «Известного учёного перепутали с агентом Буддистом, и отсюда пошла вся путаница. … <> c нашей политической разведкой Рерих связан не был. Я заявляю это официально» . В 2000 году заместитель директора Международного центра Рерихов А. В. Стеценко встречался с Б. Лабусовым, сменившим Ю. Кобаладзе на посту главы пресс-центра СВР, и сообщил, что «в отличие от своего предшественника Лабусов не проявил ни малейшего желания опровергнуть измышления Шишкина, сославшись на все тот же Закон о Службе внешней разведки, который в 1993 году, когда материалы о Рерихе и его экспедиции были переданы из архива внешней разведки в МЦР, обязывал их рассекретить и сделать общедоступными» . Кроме того, по его утверждению, Стеценко проверил архивы, на которые ссылается Шишкин в своих публикациях, и нашёл некоторые несоответствия .

На основании книги Олега Шишкина был написан целый ряд статей в СМИ и книг, в том числе документально-историческая книга «Оккультные тайны НКВД и СС» А. И. Первушина , а также сняты передачи и документальные фильмы, показанные по телеканалу «Культура » и «НТВ ». Версия Шишкина получила широкое распространение, и результаты его исследований цитируются не только в книгах российских ученых , но и в зарубежных исследованиях по истории Тибета .

Историк Максим Дубаев в своей книге «Рерих» , изданной в 2003 году в рамках серии «Жизнь замечательных людей », не ссылается на работы Шишкина, но также как и он считает, что Рерих был связан с ОГПУ и проводил экспедицию не без помощи Советов . Отличным от Шишкина способом Дубаев описывает роль Я. Г. Блюмкина в экспедиции Н. К. Рериха: «Неожиданно советский торгпред стал убеждать Н. К. Рериха как можно скорее покинуть Монголию, так как получил указание задержать экспедицию до прибытия из Москвы Я. Г. Блюмкина, а это могло означать только одно - арест Николая Константиновича»

Резидент

В 1926 году Блюмкин направлен представителем ОГПУ и Главным инструктором по государственной безопасности Монгольской республики . Ему, в частности, приписывают убийство П. Е. Щетинкина - инструктора Государственной военной охраны МНР, секретаря партячейки. Выполнял спецзадания в Китае (в частности, в 1926-1927 годах был военным советником генерала Фэн Юйсяна), Тибете и Индии . В 1927 году отозван в Москву в связи с трениями с монгольским руководством.

Блюмкин и богема

Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошёл пожать мне руку,
Поблагодарить за свои стихи.

В ряде воспоминаний об Осипе Мандельштаме сообщается, что поэт вырвал у Блюмкина пачку ордеров на расстрелы, которые тот, похваляясь своим всемогуществом, подписывал в пьяном виде на глазах у компании собутыльников, и разорвал их. Впрочем, жена Мандельштама опровергает эту историю, рассказав в своих воспоминаних об истинной причине конфликта поэта и чекиста.

Ссора О. М. с Блюмкиным произошла за несколько дней до убийства Мирбаха. […]
Блюмкин, по словам О. М., расхвастался: жизнь и смерть в его руках, и он собирается расстрелять «интеллигентишку», который арестован «новым учреждением. Глумление над «хилыми интеллигентами» и беспардонное отношение к расстрелам было, так сказать, модным явлением в те годы, а Блюмкин не только следовал моде, но и являлся одним из её зачинателей и пропагандистов. Речь шла о каком-то искусствоведе, венгерском или польском графе, человеке, О. М. незнакомом. Рассказывая мне в Киеве эту историю, О. М. не помнил ни фамилии, ни национальности человека, за которого вступился. Точно так он не удосужился запомнить фамилии пяти стариков, которых спас от расстрела в 28 году. Сейчас личность графа легко восстановить по опубликованным материалам Чека: Дзержинский в рапорте по поводу убийства Мирбаха вспомнил, что он уже что-то слышал о Блюмкине…
Хвастовство Блюмкина, что он возьмет да пустит в расход интеллигентишку искусствоведа, довело другого хилого интеллигента, Мандельштама, до бешенства, и он сказал, что не допустит расправы. Блюмкин заявил, что не потерпит вмешательства О. М. в «свои дела» и пристрелит его, если тот только посмеет «сунуться»… При этой первой стычке Блюмкин, кажется, уже угрожал О. М. револьвером.

Также, Н. Я. Мандельштам, считает недостоверной информацию о, якобы, неприятностях у Блюмкина с ВЧК и лично Ф. Дзержинским:

Дзержинский заинтересовался и самим Блюмкиным и стал о нем расспрашивать Ларису. Она ничего толком о Блюмкине не знала, но О. М. потом жаловался мне на её болтливость и бестактность. Этим она славилась… Во всяком случае, болтовня Ларисы Блюмкину не повредила и не привлекла к нему никакого внимания, а жалоба О. М. на террористические замашки этого человека в отношении заключенных осталась, как и следовало ожидать, гласом вопиющего в пустыне. Если бы тогда Блюмкиным заинтересовались, знаменитое убийство германского посла могло бы сорваться, но этого не случилось: Блюмкин осуществил свои планы без малейшей помехи.

По воспоминаниям Владислава Ходасевича , поэт Сергей Есенин как-то привёл в круг богемы Блюмкина и стремясь поразить понравившуюся ему девушку, предложил: «А хотите поглядеть, как расстреливают в ЧК? Я это вам через Блюмкина в одну минуту устрою» . В 1920 году, когда Есенин и братья Кусиковы арестовывались ЧК, Блюмкин оказал помощь поэту, обратившись с ходатайством отпустить его на поруки. За год до гибели поэта, находясь в Закавказье , Блюмкин, приревновав свою жену к Есенину, стал угрожать поэту пистолетом. Существует исторический анекдот о том, как Есенин спас жизнь Игорю Ильинскому которого едва не застрелил Блюмкин, разгневанный тем, как артист украдкой вытер свои запачканые ботинки о край портьеры в ресторане - пока поэт отвлекал революционера и отбирал пистолет, Ильинский успел убежать и спрятаться.

Ряд сторонников появившейся в -1980-е годы версии об убийстве С. А. Есенина связывает со смертью поэта и Блюмкина; некоторые из них приписывают ему подделку предсмертных стихов Есенина («До свиданья, друг мой, до свиданья…»), что опровергнуто экспертизой автографа.

Оценка личности Блюмкина

В 1920-е годы Блюмкин был одним из самых известных людей Советской России. Большая советская энциклопедия в своём первом издании (главный редактор О. Ю. Шмидт) уделила ему более тридцати строк, однако в последующих изданиях БСЭ информация о Блюмкине отсутствует. Валентин Катаев в повести «Уже написан Вертер » наделил своего героя, Наума Бесстрашного, его чертами и портретным сходством.

В современных текстах отношение к Блюмкину отрицательное. При его характеристике обычно используется термин «террорист».

Напишите отзыв о статье "Блюмкин, Яков Григорьевич"

Примечания

Одесский городской раввинат. Книга родившихся евреев 1900 г. Государственный архив Одесской области
Борис Бажанов . «Воспоминания бывшего секретаря Сталина» . «Третья волна» , Париж ,
«Хронос»:
«Левые в МГУ»:
Павел Аптекарь: . РККА.ру
В. Старосадский. . «Новости разведки и контрразведки», М. , 18.11.2005
Густерин П. В. : . - Саарбрюккен : LAP LAMBERT Academic Publishing, 2014. - С. 23. - ISBN 978-3-659-51691-7
По мнению некоторых авторов, факт обучения Блюмкина в Академии представляется сомнительным, так как в это же время Яков активно действует в различных частях страны и за рубежом, см., например,
Илья Щёголев: . «Российская газета », 19.10.2014
«Планета»: . Июнь 2011
Григорий Аграновский: . «ЧасКор», 8.11.2013
В. Абрамов. «Евреи в КГБ. Палачи и жертвы» . М. , «Яуза» , «Эксмо », - 512 с., 8 л. ил.. - 4000 экз. 2005.
О. А. Шишкин: .- М.: ОЛМА-Пресс . 1999. ISBN 5-224-00252-4
О. А. Шишкин О. С. 163-166
О. А. Шишкин О. Стр. 12 первой вкладки с фотографиями.
А. В. Стеценко: . Сборник «Защитим имя и наследие Рерихов», том 1, МЦР, 2001 г.
Л. М. Гиндилис, В. В. Фролов «Философия Живой Этики и её толкователи. Рериховское движение в России» . «Вопросы философии », № 3, 2001
Я. Ю. Фатхитдинова «Новейшая история рериховского движения в России» . Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата исторических наук. Специальность 07.00.02 - Отечественная история. Уфа , 2009. Стр. 8
В. Г. Соколов «Парадигма культуры в философском наследии Е. И. Рерих и Н. К. Рериха» . Автореферат диссертации на соискание научной степени кандидата философских наук. Специальность 26.00.01 - теория и история культуры. Харьков ,
Росов В. А. : «Русско-американские экспедиции Н. К. Рериха в Центральную Азию (1920-е и 1930-е годы)» . Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук.
Юрий Кобаладзе: . «Собеседник » № 48,
Дардыкина Н. . «Московский Комсомолец », 14.01.1995
Например, статья В. Ю. Питанова
А. И. Первушин «Оккультные тайны НКВД и СС» «Нева» , ОЛМА-ПРЕСС, 1999
Т. И. Грекова «Тибетская медицина в России: история в судьбах и лицах» . - СПб : «Атон», 1998
Брачев В. «Тайные общества в СССР» . - СПб: Стомма, 2006. - С. 184-204. - 390 с.
Alex McKay. The History of Tibet: The medieval period , c. 850-1895: the development of Buddhist paramountcy. - Routledge, 2003. - С. . - ISBN 0415308445 .
Helmut Krasser. Tibetan studies . - Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, 1997. - С. . - 1120 с. - ISBN 3700126573 .
Дубаев М. Л. «Рерих» . - М .: «Молодая гвардия» , 2003.
О. А. Лавренова, В. Ю. Музычук, Т. П. Сергеева:
Дубаев М. Л. С. 290.
Вл. Алабай: . «Лехаим»
Мандельштам Н. Я. // . - М .: «Согласие», 1999. - Т. 1. - С. 124-125. - 552 с. - ISBN 5-86884-066-6 .
Мандельштам Н. Я. «Воспоминания». С. 126
Ходасевич, Владислав . , «Серебряного века силуэт…». Проверено 7 января 2016. «Помню такую историю. Тогда же, весной 1918 года, Алексей Толстой вздумал справлять именины. Созвал всю Москву литературную: «Сами приходите и вообще публику приводите». Собралось человек сорок, если не больше. Пришел и Есенин. Привел бородатого брюнета в кожаной куртке. Брюнет прислушивался к беседам. Порою вставлял словцо - и неглупое. Это был Блюмкин, месяца через три убивший графа Мирбаха, германского посла. Есенин с ним, видимо, дружил. Была в числе гостей поэтесса К. Приглянулась она Есенину. Стал ухаживать. Захотел щегольнуть - и простодушно предложил поэтессе: - А хотите поглядеть, как расстреливают? Я это вам через Блюмкина в одну минуту устрою.».

Источники

Б. А. Леонов: «Последняя авантюра Якова Блюмкина» . - М: «Отечество», . - 48 с. («Из истории отечественной разведки КГБ»)
А. С. Велидов: «Похождения террориста. Одиссея Якова Блюмкина» . - М.: «Современник» , . - 271 c. («Под грифом „Секретно“») - ISBN 978-5-270-01626-5
О. А. Шишкин : «Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж» . - М.: ОЛМА-Пресс, 1999. - 398 c. ISBN 978-5-224-00252-8
А. И. Первушин : «Оккультные тайны НКВД и СС» . - Нева, ОЛМА-ПРЕСС, 1999. ISBN 978-5-224-00335-8
Ю. М. Сушко «Девять жизней Якова Блюмкина» . - М.: «Центрполиграф», 2012. - 381 с., 3000 экз., ISBN 978-5-227-03222-5
П. В. Густерин : «Советская разведка на Ближнем и Среднем Востоке в 1920-30-х годах» . - Саарбрюккен, 2014. - ISBN 978-3-659-51691-7
В. А. Савченко : . М., 2000

Ссылки

Электронная еврейская энциклопедия:
Евгений Рябинин: (документальный фильм о Якове Блюмкине)
. М.: Международный Центр Рерихов, 2001
Лев Троцкий :

Отрывок, характеризующий Блюмкин, Яков Григорьевич

– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг"ат, понюхал пог"оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г"аботали! А г"абота сквег"ная! Атака – любезное дело, г"убай в песи, а тут, чог"т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал, – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал.

Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.

Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата.Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m"ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j"avoue que votre victoire n"est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l"autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C"est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l"Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l"u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.

На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l"homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d"alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l"Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n"ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l"intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d"or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.