Нигде и никогда прежде я не видела такого количества огромных, тучных людей, как в штате Техас несколько лет назад. В толпе на улицах Остина я чувствовала себя дистрофиком.

Массовое ожирение в США остается предметом постоянных дискуссий в печати уже более десятка лет. Однако проблема эта возникла отнюдь не в начале ХХI века. Еще полвека назад, в 1958 году, Джон Кеннет Гэлбрейт, известный экономист из Гарварда, впервые написал в своем бестселлере «Общество изобилия», что все больше американцев умирает от переедания, а не от истощения. Он усматривал в этом экономические причины. Поскольку к середине пятидесятых годов основные потребности американцев в еде, крове и одежде были удовлетворены, корпорации начали придумывать и навязывать с помощью рекламы новые потребности, которые они спешили удовлетворить. Главное, чтобы покупали.

В результате к началу XXI века у 61% американцев уже появились проблемы со здоровьем, вызванные избытком веса. А ежедневное потребление энергии каждым жителем США с 1977 по 1995 год выросло почти на двести килокалорий, как пишет Грег Крицер в книге «Тучные земли: как американцы стали самыми толстыми людьми в мире» (“Fat Land: How Americans Became the Fattest People in the World” , Boston, MA: Houghton Mifflin, 2003).

Ожирение в США приняло характер эпидемии. Это не просто метафора: о «пандемии ожирения» заявляет и Всемирная организация здравоохранения. А в США скорость его распространения - самая высокая в мире: 13% населения в 1962 году, 19,4% - в 1997, 24,5% - в 2004, 26,6% - в 2007, 33,8% взрослых и 17% детей - в 2008, 35,7% взрослых и 17% детей - в 2010-м.

Подробные статистические данные по России найти нелегко. Часто пишут о 15–16% взрослого населения, но эти цифры относятся, вероятно, к началу 2000-х. В декабре 2012 года директор НИИ питания РАМН, главный диетолог Минздрава РФ В. А. Тутельян сообщил на пресс-конференции, что ожирением страдают более 25% россиян, избыточный вес наблюдается у 50%. Такое впечатление, что мы изо всех сил опять стараемся догнать Америку...

Ожирение убивает 100–400 тысяч американцев каждый год и обходится американскому обществу в 117 миллиардов долларов. Эти расходы сопоставимы с затратами на решение медицинских проблем, связанных с курением и алкоголизмом.

В чем же дело? Только ли в переедании, о котором писал Гэлбрейт? Грег Крицер в своей книге анализирует возможные причины, политические, социальные и экономические. Например, когда цены на продукты питания в 70-х годах достигли пика, президент Ричард Никсон потребовал принять меры. В результате реформ министра сельского хозяйства Эрла Буца были сняты ограничения на импорт дешевого пальмового масла, а из кукурузы было дозволено делать с помощью новых технологий сладкий глюкозо-фруктозный сироп. Эти дешевые, но высококалорийные продукты стали использовать при изготовлении подавляющего большинства продуктов питания, чтобы сделать их доступными.

Маркетологи фастфуда тоже не остались в стороне. Они просто заставили своих покупателей есть больше, начав выпускать бигмаки и прочие блюда суперразмера. В результате калорийность одного блюда в «Макдональдсе» возросла с 200 килокалорий в 1960 году до 610. А покупатели усердно поглощали раздувшиеся супербургеры - никто не может устоять против подаренной еды.

Наконец, Крицер описывает появление «новой культуры без границ», которая облегчает и делает модным потребление всех этих богатых жиром и бедных питательными веществами продуктов. Если в прежние времена приготовление домашних обедов было традицией, то в 80-х хозяйки перестали тратить на это время: можно ведь пойти куда-нибудь или заказать готовую еду на дом. Тем временем популярные книги и передачи навязывали теории, утверждающие, что ребенок сам знает, когда он или она сыт, когда и что надо есть. В результате родители перестали контролировать, что и когда их ребенок ест, даже если это только картофель фри и гамбургеры.

Чтобы как-то исправить ситуацию, американское правительство стало принимать меры, среди которых - закон 1990 года о маркировке (Nutrition Labling and Education Act , NLEA), обязывающий производителей писать калорийность продуктов и их состав на всех упаковках. А в 2008 году Нью-Йорк стал первым городом, где в ресторанных меню начали указывать калорийность блюд, чтобы посетитель мог сделать осознанный выбор, который не причинит вреда здоровью. Все в очередной раз заговорили о калориях и начали их подсчитывать.

Калория и калориметр

Раньше любой школьник знал, что такое калория: количество тепла, которое необходимо, чтобы нагреть один грамм воды на один градус. Термин «калория» (от латинского calor - тепло) ввел в научный оборот французский химик Николя Клеман-Дезорм (1779–1842). Его определение калории как единицы измерения тепла было впервые опубликовано в 1824 году в журнале «Le Producteur », а во французских словарях оно появилось в 1842 году. Однако задолго до появления этого термина были сконструированы первые калориметры - приборы для измерения теплоты. Первый калориметр изобрел английский химик Джозеф Блэк и в 1759–1763 годах с его помощью определил теплоемкости разных веществ, скрытую теплоту плавления льда и испарения воды.

Изобретением Д. Блэка воспользовались знаменитые французские ученые Антуан Лоран Лавуазье (1743–1794) и Пьер Симон Лаплас (1749–1827). В 1780 году они начали серию калориметрических экспериментов, которые позволили измерить тепловую энергию. Это понятие встречается еще в XVIII веке в трудах шведского физика Иоганна Карла Вильке (1732–1796), который занимался исследованием электрических, магнитных и тепловых явлений и задумывался об эквивалентах, в которых можно измерять тепловую энергию.

Устройство, которое впоследствии начали называть калориметром, Лавуазье и Лаплас использовали, чтобы измерять количество теплоты, выделяющееся в различных физических, химических и биологических процессах. Тогда еще не было точных термометров, поэтому для измерения теплоты приходилось идти на ухищрения. Первый калориметр был ледяным. Внутренняя полая камера, куда помещали объект, излучающий тепло (например, мышку), была окружена рубашкой, заполненной льдом или снегом. А ледяная рубашка, в свою очередь, была окружена воздушной, чтобы лед не плавился под действием внешнего нагрева. Тепло от объекта внутри калориметра нагревало и плавило лед. Взвешивая талую воду, стекавшую из рубашки в специальный сосуд, исследователи определяли теплоту, выделенную объектом.

Простенький, казалось бы, прибор позволил Лавуазье и Лапласу измерить теплоту многих химических реакций: сгорания угля, водорода, фосфора, черного пороха. Этими работами они заложили основы термохимии и сформулировали ее основной принцип: «Всякие тепловые изменения, которые испытывает какая-нибудь материальная система, переменяя свое состояние, происходят в порядке обратном, когда система вновь возвращается в свое первоначальное состояние». Иными словами, чтобы разложить воду на водород и кислород, надо затратить столько же энергии, сколько выделяется при реакции водорода с кислородом с образованием воды.

В том же 1780 году Лавуазье поместил в калориметр морскую свинку. Тепло от ее дыхания растапливало снег в рубашке. Потом последовали и другие эксперименты, которые имели огромное значение для физиологии. Тогда-то Лавуазье высказал мысль, что дыхание животного подобно горению свечи, за счет которого в организме поддерживается необходимый запас тепла. Он также впервые связал три важнейшие функции живого организма: дыхание, питание и транспирацию (испарение воды). Видимо, с тех пор и заговорили о том, что пища сгорает в нашем организме.

В XIX веке благодаря стараниям знаменитого французского химика Марселена Бертло (1827–1907), который опубликовал более 200 работ по термохимии, точность калориметрических методов сильно повысилась и появились более совершенные приборы - водяной калориметр и герметичная калориметрическая бомба. Последний прибор нам особенно интересен, потому что в нем можно измерять теплоту, выделяемую при очень быстрых реакциях - горении и взрыве. Навеску сухого исследуемого вещества насыпают в тигель, помещают внутри бомбы и герметично закрывают этот сосуд. Затем вещество поджигают электрической искрой. Оно сгорает, отдавая тепло воде в окружающей его водяной рубашке. Термометры позволяют точно фиксировать изменение температуры воды.

Видимо, в похожем калориметре в тридцатых годах XIX века проводил первые опыты с пищей знаменитый немецкий химик Юстус фон Либих (1803–1873), который разделял идеи Лавуазье о том, что пища - это топливо для организма, как дрова для печки. Причем Либих назвал эти дрова: белки, жиры и углеводы. Он сжигал навески пищи в калориметре и измерял выделившееся тепло. На основании результатов этих опытов Либих вместе со своим коллегой Юлиусом фон Майером составил первые в мире таблицы калорийности продуктов питания и на их основе попытался рассчитать научно обоснованный рацион для прусских солдат.

Знаменитым последователем Юстуса фон Либиха стал американский агрохимик Уилбур Олин Этуотер (1844–1907). Он первым додумался измерять энергоемкость компонентов пищи и придумал схему подсчета калорийности любых продуктов питания. Ему не пришлось начинать с нуля. Три года (1869–1871) Этуотер провел в Германии, где изучал опыт европейских коллег-агрохимиков. Здесь он не только вдохновился идеями физиологической калориметрии, посеянными Либихом, но и освоил некоторые методики эксперимента.

Сегодня его называют отцом диетологии. «Большую часть сведений о пище и ее компонентах, которыми мы пользуемся сегодня, мы почерпнули из экспериментов Этуотера», - говорит Эрика Тэйлор, профессор химии Веслеанского колледжа в Коннектикуте, где в свое время работал У.О.Этуотер. Действительно, столь хорошо знакомые нам значения калорийности углеводов (4 ккал/г), белков (4 ккал/г) и жиров (9 ккал/г) впервые экспериментально получил Этуотер. Но и теперь, спустя сто двадцать лет, диетологи используют эти цифры при подсчете энергетической ценности продуктов питания. Система Этуотера по сей день лежит в основе маркировки продуктов. И в этом смысле, как верно подметил кто-то из журналистов, Уилбур Этуотер - самый цитируемый ученый в мире.

Основные факторы Этуотера

Как пишет американский антрополог Ричард Рэнгем в своей книге «Зажечь огонь: как кулинария сделала нас людьми» (Москва, Астрель, 2012), Этуотер мечтал устроить так, чтобы бедняки могли на свои скромные средства покупать достаточно еды, обеспечивая себя необходимой энергией. Для этого надо было понять, сколько калорий содержится в разных продуктах и сколько их нужно человеку, чтобы обеспечить энергией его жизнь. В то время наши сведения о составе продуктов были скудноваты. В 70-х годах XIX века еще не знали о витаминах, микроэлементах, антиоксидантах и их важности для организма. Значение кальция и фосфора признавали, но не понимали, какова их роль. Впрочем, Этуотер решал «энергетические» проблемы, а в то время уже точно знали, что энергию организму дают три основных компонента пищи: белки, жиры и углеводы. Здесь-то Этуотеру и понадобилась калориметрическая бомба. В ней он измерял, сколько тепла выделяется при полном сгорании точной навески типичных белков, жиров и углеводов. Конечно, есть различные белки, как, впрочем, жиры и углеводы. Но их теплотворная способность внутри каждой группы различалась не сильно.

Однако одной теплоты сгорания недостаточно. Необходимо знать, сколько каждого из этих компонентов содержится в продуктах. Решение было найдено сугубо химическое. С помощью эфира Этуотер экстрагировал жир из измельченного кусочка пищи, вес которого ему был точно известен. А затем определял вес вещества (жира), перешедшего в эфир. Так можно было подсчитать содержание липидов в продукте. Кстати, этот же несложный метод применяют и в наши дни.

С белками пришлось повозиться, поскольку нет анализа, позволяющего определить общее количество белков в том или ином продукте. Однако Этуотер знал, что в среднем около 16% массы белка приходится на азот. Он придумал, как определять количество азота в пище, и через него рассчитывал содержание белка.

С углеводами похожая проблема: определять их общее содержание в пище тогда не умели. Здесь выручила арифметика. Этуотер сжигал навеску пищи и определял количество образовавшегося пепла, содержащего только неорганические вещества. Теперь не составляло труда определить общее содержание органики (исходный вес пищи минус пепел). Вычитая из этого значения массу жира и белка, Этуотер получал содержание углеводов.

Однако не вся съедаемая пища усваивается нашим организмом. Сколько же проскакивает вхолостую? Это важно было знать и учитывать при оценке энергетической ценности продукта. Чтобы ответить на этот вопрос, Этуотеру пришлось обследовать фекалии людей, чей рацион питания был точно известен. По его расчетам оказалось, что в среднем доля неусвоенной пищи составляет не более 10%.

В результате всех этих экспериментов и расчетов, которые заняли не один год, Этуотер наконец провозгласил: энергетическая ценность белков и углеводов, съедаемых человеком, составляет 4 ккал/г, а жиров - 9 ккал/г. Эти магические цифры назвали факторами Этуотера, его подход - системой Этуотера. К 1896 году он разработал таблицы калорийности. Именно ими пользовались составители справочника Министерства сельского хозяйства США «Национальная база данных питательных веществ» и справочника «Состав пищевых продуктов».

Система Этуотера оказалась на редкость универсальной и живучей. Достаточно сказать, что общие факторы и по сей день остаются неизменными. Но при этом система гибкая и открытая для разных дополнений и уточнений. Сам Этуотер со временем добавил в свою схему спирт (7 ккал/г), обоснованно считая его калорийным источником энергии. Правда, после того, как ученый опубликовал результаты исследования, производители алкогольной продукции немедленно ухватились за тезис «спирт дает много калорий человеческому организму» и стали активно использовать его в рекламе своей продукции. Это сильно огорчило Этуотера, и он посчитал необходимым каждый год обязательно читать студентам одну лекцию о вреде алкоголя и пользе умеренности во всем.

В ХХ веке биохимия питания развивалась чрезвычайно активно, позволяя исследователям получать все новые данные. Уже во второй половине прошлого столетия в систему внесли новые факторы для пищевых волокон (некрахмалистых полисахаридов). Известно, что эта группа веществ усваивается намного хуже углеводов, поэтому их энергетическая ценность была заметно ниже - 2 ккал/г. Удалось даже учесть энергию, которую расходует организм на производство мочи и газов.

В 1955 году общие факторы дополнили конкретными: белок яйца - 4,36 ккал/г, белок коричневого риса - 3,41 ккал/г и т. д. То же и с содержанием азота в белке: вместо среднего показателя в 16% стали использовать конкретные цифры - например, 17,54% для белка макарон и 15,67% для белка молока.

Впрочем, эффект от всех этих мелких уточнений оказался настолько мал, что многие диетологи по-прежнему используют общие факторы Этуотера. Гораздо более серьезные проблемы этой системы связаны с другим.

Неучтенные факторы

Первый крупный недостаток заключается в том, что система Этуотера не учитывает расход энергии на пищеварение. Люди тратят на пищеварение, конечно, значительно меньше энергии, чем, скажем, змеи и рыбы. Но тем не менее эти траты заметны. За переваривание пищи нам приходится расплачиваться энергией. Легче всего переваривается жир, затем углеводы, хуже всего - белки. Чем больше доля белка в пище, тем выше расходы на пищеварение. Рэнгем в своей книге упоминает одно исследование 1987 года, которое показало, «что люди, в рационе которых содержалось много жиров, получали такую же прибавку в весе, что и те, кто употреблял почти в пять раз больше калорий, но в виде углеводов». Однако значение имеет не только химический состав продукта, но и его физическое состояние. Очевидно, что организм будет тратить больше энергии на переваривание сырой пищи, а не вареной, жесткой, а не мягкой, состоящей из крупных частиц, а не из мелких, холодной, а не горячей. Получается, что калорийность пищи многократно обработанной, измельченной, пропаренной-проваренной и максимально размягченной выше, чем у приготовленной из тех же продуктов, но обработанной менее интенсивно.

Когда мы отправляемся в больницу навестить заболевшего друга или родственника, мы приносим с собой куриный бульон и отварную куриную грудку, или паровые котлетки, или пюре... Не потому, что это вкусно и просто приготовить (кто-то не любит куриные грудки). А потому, что это самое нежное мясо у курицы, где практически нет соединительных тканей. Оно очень мягкое, поэтому легко усваивается, не отбирая у больного лишней энергии на переваривание (она пригодится ему для выздоровления) и давая при этом больше калорий. В этом смысле калорийность куриных грудок выше, чем куриных окорочков.

Хорошая иллюстрация к сказанному - известное исследование, выполненное японским ученым Киоко Ока с соавторами (K.Oka et al, «Food texture Differences Affect Energy Metabolism in Rats », «Journal of Dental Research», 2003, 82, 491–494). Исследователи содержали 20 крыс в разных режимах питания: половине давали обычный гранулированный корм, над которым надо было потрудиться, чтобы его разгрызть, вторую половину животных кормили теми же гранулами, только вздутыми, как хлопья для завтрака. Условия содержания животных и их нагрузки были одинаковыми. Казалось бы, как может повлиять способ приготовления пищи на рост животных? Еще как может.

Крысы перешли на рацион с разными гранулами в возрасте четырех недель. На 22-й неделе различия стали заметны невооруженным глазом. Крысы, питавшиеся мягкой пищей, в среднем весили на 37 граммов (примерно на 6%) больше тех, кого кормили твердыми гранулами, а жира у них было больше в среднем на 30%, что уже классифицируется как ожирение. От мягкой, сильно переработанной пищи крысы толстели, потому что тратили значительно меньше энергии на пищеварение. Получается, что воздушные хлопья калорийнее твердых гранул.

Физическое состояние пищи - это ловушка для системы Этуотера. Он полагал, и это заложено в его системе в качестве одного из основных факторов, что в организме не переваривается 10% пищи, которая выводится с фекалиями. Этуотер думал, что эта величина постоянная и не зависит от консистенции пищи. Возможно, в его времена не было белоснежной муки невероятно тонкого помола. Но сегодня мы знаем, что именно эта мука усваивается на 100%. А если мы едим выпечку из муки крупного помола, то треть ее выводится из организма непереваренной.

У системы Этуотера есть еще один подводный камень, который можно назвать «биоразнообразием». Все мы очень разные, разные генетически, а значит - биохимически и метаболически. Сколько раз нам доводилось удивляться волчьему аппетиту худых людей, которые, несмотря на большие объемы поглощаемой пищи, не толстеют. А дело в том, что худые люди в норме затрачивают на пищеварение больше энергии, чем полные. Поэтому, съев пищу той же калорийности, полный человек прибавит в весе больше, чем худой.

Итак, в системе Этуотера не учтен весомый вклад, который вносят в калорийность пищи ее физические свойства и способы приготовления, наконец - метаболический портрет каждого из нас. А значит, мы не можем оценить с помощью этой системы реальную питательную ценность собственного рациона. На прилавках все больше калорийных продуктов, хотя они не выглядят таковыми, если судить по составу и заявленной калорийности на этикетках. Они вводят нас в заблуждение, потому что ничто из того, о чем мы говорили в этой главе, в этих надписях не учтено. А мы тем временем продолжаем толстеть от пищи, которую легко переваривать.

Можно ли все эти дополнительные, но столь важные факторы учесть в системе Этуотера? Чрезвычайно трудно, если вообще возможно. Методически это невероятно сложная задача. Ведь потребуется провести гигантское количество экспериментов, чтобы получить реальные значения питательной ценности конкретных продуктов, учитывающие их консистенцию, способ приготовления, сочетания с другими продуктами и нашу биохимическую индивидуальность.

Обойдемся без калорий?

А сколько человеку нужно калорий? На этот вопрос, который поставил перед собой Этуотер в самом начале своих исследований, он смог дать исчерпывающий ответ. Вместе со своими коллегами по Веслеанскому колледжу Эдвардом Росой и Френсисом Бенедиктом он сконструировал специальную вентилируемую камеру-калориметр, в которой мог находиться человек, работать и отдыхать. Выделяемое им тепло определяли по разности температур воды, которая протекала через систему трубок, проложенных в камере, - на входе и на выходе. С ее помощью в 1896 году он начал исследовать, сколько энергии человек тратит в состоянии покоя, бодрствования и при разного рода деятельности, сколько потребляет кислорода и сколько производит углекислого газа. Объектами исследования в первую очередь становились его студенты.

На основании результатов этих измерений Этуотер впервые подсчитал баланс между энергией, поступающей в организм с пищей и расходуемой человеком. Он подтвердил, что и в человеческом организме работает закон сохранения энергии: она никуда не исчезает, а переходит из одной формы в другую. Интересно, что до Этуотера в научных кругах бытовало мнение, будто первый закон термодинамики применим к животным, но никак не к человеку, поскольку человек уникален. Этуотер не только опроверг это заблуждение, но и впервые доказал: если человек не использует полностью энергию, поступающую в его организм с пищей, то она запасается в виде избыточных килограммов.

Этуотер изучал рационы огромного количества самых разных семей разных слоев общества. Анализируя результаты, он с грустью отмечал, что люди все больше едят жирного и сладкого и все меньше двигаются. Уже тогда он говорил о важности дешевой и эффективной диеты, которая включает больше белков, бобов и овощей вместо углеводов.

Этуотер внес огромный вклад в науку о питании. Это не только результаты более 500 научных работ и полутора сотен статей. Он сумел добиться создания Федерального фонда США по исследованию пищи. В 1894 году впервые по законопроекту правительство США ассигновало десять тысяч долларов на исследования пищевых продуктов и рационов. Большую их часть выполнил Этуотер. Спустя сто лет федеральная поддержка этих программ возросла до 82 миллионов долларов. И он предвидел то, что мы начнем толстеть, потому что больше едим и меньше двигаемся. Предвидел в конце XIX века.

Калорийность и химический состав по-прежнему подсчитывают по системе Этуотера, пусть и подправленной в ХХ веке. Да, сегодня мы понимаем, что она дает грубые оценки. Но это лучше, чем ничего.

Судя по всему, скрупулезный подсчет калорий в магазине и ресторане теряет смысл. На что же ориентироваться? На простые правила, которые прошли испытание временем и не нуждаются в корректировке: быть умеренным в еде, больше двигаться, избегать фастфуда и сладких напитков, больше овощей и фруктов, самому готовить домашнюю еду из свежих продуктов. Все это вы знаете не хуже меня.

Но вот еще один аргумент, достойный внимания. Джуди Макбрайд из Научно-исследовательской сельскохозяйственной службы Министерства сельского хозяйства США очень верно подметила: «Кто знает, сколько неизвестных компонентов, полезных и необходимых для нашего организма, мы еще не открыли или не заметили в пищевых продуктах? Именно поэтому крайне важно получать питательные вещества вместе со свежими натуральными продуктами, а не с витаминными добавками».

Напоследок предлагаю вам несколько правил (всего их 64), взятых из книги популярного американского журналиста Майкла Поллана «Библия питания», которую выпустило издательство «Астрель» в ушедшем году.

• Правило 1. Ешьте настоящую еду, а не промышленные новинки.
• Правило 8. Избегайте пищевых продуктов, которые рекламируют как полезные для здоровья.
• Правило 13. Ешьте только то, что потом испортится.
• Правило 20. То, что просунули в окно вашей машины, пищей не считается.
• Правило 27. Ешьте животных, которые и сами хорошо питались.
• Правило 29. Питайтесь как всеядное существо.
• Правило 37. Чем белее хлеб, тем быстрее в гроб.
• Правило 39. Ешьте что угодно, если вы приготовили это сами.
• Правило 42. К нетрадиционным блюдам относитесь скептически.
• Правило 44. Платите больше, ешьте меньше.
• Правило 47. Ешьте от голода, а не от скуки.
• Правило 49. Ешьте помедленнее.
• Правило 52. Покупайте маленькую посуду.
• Правило 56. Перекусывайте только необработанной растительной пищей.
• Правило 57. Не заправляйтесь там же, где машины.
• Правило 58. Ешьте только за столом.
• Правило 59. Старайтесь не есть в одиночестве.
• Правило 63. Готовьте сами.
• Правило 64. Время от времени нарушайте правила.

Главный редактор журнала «Химия и жизнь» - о науке для масс, грантах и документалистике

С 18 по 20 июня в Казани сразу на нескольких площадках развернулся проект «Роснано» «Мастерские инноваций», посвященный популяризации науки в провинциальных городах России. За три дня в местных вузах прошли мастер-классы, лекции, выставка «Смотрите, это нано», а в центре современной культуры «Смена» - показы фильмов из программы фестиваля актуального научного кино «360 градусов». Корреспондент «БИЗНЕС Online» поговорил с одним из лекторов, кандидатом химических наук, главным редактором журнала «Химия и жизнь» Любовью Стрельниковой о программе проекта, научных мифах, проблемах научной журналистики в России, соотношении понятий «инновация» и «научное открытие», а также узнал, почему грантовая система губительна для фундаментальной науки.

«МЫ ХОТИМ СОЗДАТЬ КЛУБ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫМ ИНТЕРЕСНО ПОПУЛЯРИЗИРОВАТЬ НАУКУ»

- Расскажите, пожалуйста, о программе проекта «Мастерские инноваций».

- «Мастерские инноваций» - это проект, который зародился в фонде инфраструктурных и образовательных программ «Роснано». Его идея состоит в развитии региональной инфраструктуры по популяризации науки и технологий. Однако он заключается не в том, чтобы просто приехать в регион, рассказать что-то о науке, о том, как ей занимаются, и уехать. Предполагается более длительная история, ведь проект задумывается на два года. Мы сейчас только запустили эту программу и начинаем с того, что приезжаем в разные регионы, рассказываем о наших возможностях поддержки, о разных форматах научной коммуникации, таких как кино, лекции, мастер-класс, рассчитанных как на широкую аудиторию, так и на молодых ученых, которые, возможно, уже решили связать свою судьбу с наукой. Наша задача - рассказать более подробно и профессионально, как ученым строить диалог с обществом. Мы хотим создать клуб людей, которым интересно популяризировать науку, с которыми мы будем дальше плотно работать, это будут специальные мастер-классы, обучающие мероприятия и так далее.

- Какие в Казани планируются мероприятия? Я слышал про летнюю и зимнюю школы.

Они проходят не конкретно в Казани, а в федеральном масштабе. На них мы будем приглашать людей из разных регионов, прошедших предварительный конкурс. Первая летняя школа планируется в Москве, это будет пятидневный интенсив, в котором мы расскажем, как писать и говорить о науке, как визуализировать научные результаты, как организовывать мероприятия. Программа школы также предполагает конкурсы, например, конкурс идей в области популяризации науки: событие, стартап, фильм и так далее. Лучших мы планируем поддержать.

ИДЕАЛЬНЫЙ ДИАЛОГ УЧЕНОГО И ОБЩЕСТВА

Вы говорите о том, что будете рассказывать, как выстраивать ученому диалог с обществом. В каком виде диалог кажется вам идеальным?

Идеальный диалог в моей журналистской практике выглядит следующим образом. Если я направляю вопрос нобелевскому лауреату или хочу взять блиц-интервью, он отвечает мне в течение 24 часов. Он откладывает все и начинает работать с прессой, а через нее - с обществом. Он делает это, так как чувствует необходимость, даже в некотором роде обязанность. Это западная культура научной коммуникации, мы бы хотели, чтобы такая культура сформировалась и у нас.

Дело в том, что в советское время популяризация науки была государственной задачей и государство занималось финансированием. Потрясающе работало общество «Знание»: лекторы выступали по всей стране, даже в тюрьмах, на лесоповале, на сеновале, буквально в полях. Это была гигантская государственная машина популяризации и пропаганды науки, и, конечно, ученые никаких административных проблем в голове не держали.

На Западе же ученые в условиях грантовой системы финансирования науки уже живут много десятилетий. Они прекрасно понимают, что для получения гранта необходимо уметь предъявить свои результаты, отчитаться, презентовать свои исследования перед обществом, потому что деньги, приходящие из государственного бюджета, - это налоги граждан, следовательно, они должны понимать, на что они расходуются. Поэтому на Западе уже давно во всех университетах есть кафедры научной коммуникации, и будущий физик, археолог, химик - все могут брать этот дополнительный курс и получать необходимый навык разговора с обществом на простом языке. У нас пока эта культура только-только начинает складываться. Я не знаю, как в Казани, у меня не было опыта общения с учеными отсюда, но, в общем, это трудный процесс. К тому же пресса нас не любит.

«ФУНДАМЕНТАЛЬНАЯ НАУКА - ЭТО САМАЯ РИСКОВАННАЯ ЧАСТЬ НАУКИ»

Вы говорили о грантах. Существует распространенное мнение о том, что грантовая система враждебна для фундаментальной науки.

Да, безусловно. Потому что вы подаете заявку на грант и наперед заявляете результат. А если вы настоящий ученый, то результат заранее предугадать нельзя. Фундаментальная наука - это самая рискованная часть науки, где можно не получить никакого результата или получить отрицательный результат, но он все равно будет иметь значение. Эта часть науки должна финансироваться государством без каких-либо условий. Конечно, на все денег не хватает. Поэтому у государства должны быть четко сформулированы приоритеты - в каких областях нам нужны прорывные исследования. Что в России очень важно? Ну, у нас, условно говоря, много нефти, но нефтехимия находится в очень неразвитом состоянии, у нас нет глубокой переработки нефти. У нас есть проблема энергетики. Есть регионы, где даже газ не проведен. Вот где нужны супертехнологии и фундаментальные исследования.

- Есть ли какие-то приоритетные направления в популяризации науки в рамках «Мастерских инноваций»?

У нас есть несколько целевых аудиторий, с кем мы хотим работать. Первая - дети. Думаю, вы знакомы с проблемой преподавания в школе: часы на научные предметы постоянно сокращаются. А для нас важно, чтобы детки заинтересовывались, шли в университеты учиться на исследователей и потом приходили в науку.

Вторая аудитория - это учителя. Один учитель может передать знания огромному количеству детей. Он медиатор. Но у учителя сегодня нет адаптированной информации о современной науке.

Третья аудитория - журналисты, потому что они тоже медиаторы. Через свое издание они передадут знание тысячам другим. Наука сегодня очень сложная, журналисту с гуманитарным образованием с этим сложно разобраться. Поэтому самые успешные журналисты, пишущие о науке, - люди с научным бэкграундом. Наша задача: сделать динамичную кафедру science communication для молодых ученых, этот опыт популяризации науки как-то передать, чтобы они потом могли разговаривать с обществом, а может быть, стать научным журналистом.

И, наконец, четвертая аудитория - это ученые.

НАУЧНОЕ ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ КИНО В РОССИИ

В рамках программы «Мастерские инноваций» проводится фестиваль научного документального кино. Насколько сегодня научное документальное кино развито в России?

Давайте разделим вопрос на две переменные. Фестиваль научного кино «360 градусов» появился три года назад, его учредил политехнический музей. Сюда в рамках программы мы привозим фильмы, которые отбираем сами. Мы показываем и обсуждаем их. Причем обсуждение - очень важный момент, потому что это один из первых шагов к публичному обсуждению и выступлению. Для молодых ребят это очень важно. Мы показываем, как ученый может предложить интересную лекцию. Привозим в города передвижные выставки, например, в Казани мы показываем выставку «Смотрите: это нано». Выставка сейчас находится в КФУ, и она занимательно, интерактивно рассказывает детям о нанотехнологиях. Вот еще одно мероприятие, еще один формат - уже для детей.

- Если возвращаться к научному документальному кино в России...

Научное документальное кино было очень сильным в Советском Союзе, признанным на Западе. В 90-е, как известно, мы многое потеряли, в том числе и научное кино. А на Западе в это время как раз начался всплеск.

Сегодня очевидный мировой тренд в кинематографе - это научное документальное кино. Фестиваль «360 градусов» своим появление попал в десятку. Но на него мы привозим иностранные фильмы, потому что российских практически нет. Одна из главных задач фестиваля - спровоцировать, дать импульс. Кстати, в этом году на четвертом фестивале уже будет российская программа.

Планируются ли какие-либо мастер-классы по документальному кинематографу в рамках «Мастерских инноваций»?

Да, конечно. Уже в рамках летней школы мы будем говорить о визуализации. Также планируем сделать выездной мастер-класс и небольшой конкурс короткометражек, которые будут снимать молодые ребята в регионах.

- У вас уже есть представление о том, кого в качестве лекторов на данные мастер-классы вы привезете?

Пока мы еще на эту тему не думали.

ПРОТИВОСТОЯНИЕ ИННОВАЦИОННОСТИ И НАУЧНОГО ОТКРЫТИЯ

Сегодня есть такое мнение, что научное открытие вытесняется инновационностью. Как, на ваш взгляд, соотносятся эти понятия?

Вообще, слово «инновационность» я терпеть не могу. Придумали себе новое слово, вцепились в него как тузик в грелку. Инновационность - это вещь, в большей степени, лежащая в области технологий. Наука - это в большей степени фундаментальная история. Но надо понимать, что никакой инновационности технологий не будет, если не будет базы фундаментальной науки. Открытия делаются в фундаментальной науке, и мы не знаем, что за ними последует. В фильме «Страсти по частицам» Дэвид Каплан на вопрос «А какой будет экономический и коммерческий эффект о того, что вы откроете бозон Хиггса»? ответил прекрасной фразой: «Понятия не имею, это не моя забота». Потому что его задача - задавать природе вопрос, получать от нее ответ и объяснять теорию. А инновация - это технология. В ней нет никаких открытий, но есть потрясающие, эффективные и безумные решения.

- Однако сегодня научное открытие и инновационность сваливают в единое понятие.

Да, их именно сваливают, а они не сваливаются, и это ошибка.

ВОЗВРАЩЕНИЕ КРИТИЧЕСКОГО ВЗГЛЯДА

Сегодня мы видим подъем спроса на научно-популярную литературу, в основном на переводную. Можно ли говорить о том, что россияне обретают критический взгляд, который им так прививали в СССР и которого они лишились в 90-е?

Да, в СССР прививали критический, аналитический взгляд и системный подход. В 90-е, конечно, вылезли все эти экстрасенсы и прочие. Но здесь надо сказать, что это не только российская история. Так было во всем демократическом мире. У нас эта часть общественной жизни была настолько агрессивна, что ослабевшая научно-популярная составляющая была выдавлена. А эти шли напролом. Это был период смутного времени. Сейчас же эта ситуация начинает как-то выправляться. Именно научно-популярные книги, о которых мы с вами говорили, и развивают сегодня этот критический взгляд. В свое время, в 90-е, при РАН была создана комиссия по борьбе со лженаукой.

- Она существовала и до ликвидации РАН. Ростислав Полищук - один из самых активных ее членов.

Да, а возглавлял ее Эдуард Павлович Кругликов. Он был наиболее активным борцом со лженаукой. Но я считаю, что тратить силы на борьбу со ней абсолютно бессмысленно, непродуктивно и бесполезно. Позиция обороняющегося всегда проигрышна. А наша позиция должна быть такой: «Мы вас не знаем, не видим, а делаем свое дело - пишем научно-популярные книги, делаем добротные новостные ленты про науку во всех изданиях». Политика должна быть такой, чтобы всю это мразь выдавить. Понимаете, средство массовой информации, которое не пишет о науке, не может считаться новостным. Потому что все, о чем пишут новостные ленты, - это коррупция, проституция, предательство, мародерство, алчность. Об этом СМИ пишут уже сотни лет. Потому что это человеческая природа, и она не изменилась, здесь нет ничего нового. А истинное и новое получает только наука. Поэтому истинная новость - это только научная новость. Расскажите это, пожалуйста, своему руководству. Этот парадокс заметила не я, а наш коллега физиолог Константин Анохин. Новое дает только наука и больше ничего.

САМЫЕ ПОПУЛЯРНЫЕ МИФЫ О НАУКЕ

- Как вы оцениваете состояние научной журналистики в России?

Журналистика - она и есть журналистика, просто люди пишут, выбирая себе определенные темы. У нас этому не учат, у нас нет специализации в университетах. Первую магистратуру по научной журналистике открыл журфак МГУ только этой осенью. Это первый прецедент.

Где-то в отдельных местах были небольшие курсы: я читала авторский курс по научной журналистике в Международном университете в Москве, Лена Какорина - известный научный журналист, читала на журфаке МГУ, но все это были не выпускающие кафедры. Сейчас это появляется.

Научным журналистам нужно где-то работать. Вашему изданию не нужен научный журналист, и многим изданиям не нужен. Научных отделов мало, хотя все мировые издания содержат блестящие научные отделы, что «Нью-Йорк Таймс», что «Вашингтон Пост», «Фигаро», «Карьера де ля Сера»...

- Какие, на ваш взгляд, самые популярные мифы о науке?

Самый популярный миф последних лет: ученый - нищий человек. Это не так. Достаточно приехать на территорию МГУ и посмотреть на машины у факультетов. Мне на это профессора говорят, что это студенты приезжают на Bentley, на Porsche, я мало в этих машинах разбираюсь... Нет-нет-нет, ситуация очень сильно изменилась. Сегодня ученый имеет возможность достойно зарабатывать своим умом и своим трудом. Более того, мы наблюдаем процесс, что наши ребята, которые уехали в 90-е на Запад... А уехали они не потому, что они сволочи, а потому что они не могли в своей стране реализовать свое высшее образование. Талантливые ребята рождаются по всей стране, не только в Москве и Петербурге. Они приехали в Москву, они окончили университет, окончили аспирантуру, защитились - и их выписывают из общежития. Их готовы взять на работу, но где жить? Невозможно на эту заплату снимать квартиру, даже комнату. И он начинает искать, где можно стажироваться, и едет туда.

Когда в свое время исследовались причины того, что молодые ребята уезжают, на первом месте стояло оборудование, на втором - доступ к информации: библиотеки, интернет, западные научные журналы. И зарплата стояла на каком-то далеком-далеком месте. Сейчас ситуация меняется. Вот, например, ваш Казанский университет мало того что получает огромное государственное финансирование - очень большие деньги, государство закупило им шикарное оборудование - то, без чего наука не может жить. Зарплаты растут, ты можешь взять несколько грантов, у тебя будут хорошие деньги. Сегодня ситуация радикально меняется: появляется прекрасная приборная база, появился доступ к информации, к западным журналам, государство тут тоже помогает, фонды обеспечивают доступ. И получается, что можно в своей стране раскрывать свой потенциал. Вот еще бы квартирный решить вопрос. Процесс начался. Конечно, в Москве он заметнее. Но главное, что он начался.

Справка

Любовь Стрельникова - главный редактор журнала «Химия и жизнь - XXI век» и агентства «ИнформНаука». Член международной ассоциации журналистов и Европейской ассоциации научных журналистов, вице-президент некоммерческого партнерства «Содействие химическому и экологическому образованию». Автор книги «Из чего все сделано? Рассказы о веществе».

«Химия и жизнь - XXI век» - ежемесячный научно-популярный журнал. Основан в 1965 году под названием «Химия и жизнь» (ХиЖ) и издавался до 1996 года. С 1997 он выходит под названием «Химия и жизнь - XXI век». Объем журнала - 72 страницы. По тиражу журнал входит в число четырех самых известных научно-популярных периодических изданий в России: «Наука и жизнь», «Знание - сила», «Химия и жизнь - XXI век», «Техника - молодежи». В 2002 году журнал был отмечен престижной Беляевской литературной премией за достижения в области просветительской деятельности.

Газета Национального исследовательского
Томского политехнического университета
Newspaper of National Research
Tomsk Polytechnic University

70 лет Великой Победе

Любовь Стрельникова: «Диалог ученого и общества неотвратим»

Зачем наука становится популярной

ПРОЕКТ СОЗДАННЫЙ ПРИ ПОДДЕРЖКЕ «РОСНАНО» - «МАСТЕРСКИЕ ИННОВАЦИЙ» - НАБИРАЕТ ОБОРОТЫ. ИДЕЯ СОСТОИТ В ТОМ, ЧТОБЫ СОЗДАТЬ В РЕГИОНАХ «МАСТЕРСКИЕ ИННОВАЦИЙ» - КЛУБЫ, ОБЪЕДИНЯЮЩИЕ ПОПУЛЯРИЗАТОРОВ НАУКИ. НА ЭТИХ ПЛОЩАДКАХ БУДУТ АККУМУЛИРОВАТЬСЯ ПОСЛЕДНИЕ ДОСТИЖЕНИЯ НАУКИ, ПРОХОДИТЬ МАСТЕР-КЛАССЫ, ПРОЕКТЫ ПО ПОПУЛЯРИЗАЦИИ ЕСТЕСТВЕННЫХ И ТОЧНЫХ НАУК, ИНТЕРАКТИВНЫЕ ШОУ. В ТОМСКЕ ОРГАНИЗАТОРЫ НАДЕЮТСЯ НАЙТИ СВОИХ ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ. В РАМКАХ ФЕСТИВАЛЯ В ТПУ ПРОШЛИ МАСТЕР-КЛАССЫ, НА КОТОРЫХ ЛЕКТОРЫ РАССКАЗАЛИ СТУДЕНТАМ И МОЛОДЫМ УЧЕНЫМ, КАК ИНТЕРЕСНО ПРЕДСТАВИТЬ СВОИ ИССЛЕДОВАНИЯ. МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ С ОДНИМ ИЗ ИДЕОЛОГОВ ПРОЕКТА «МАСТЕРСКИЕ ИННОВАЦИЙ», ГЛАВНЫМ РЕДАКТОРОМ ЖУРНАЛА «ХИМИЯ И ЖИЗНЬ» ЛЮБОВЬЮ СТРЕЛЬНИКОВОЙ И ПОПРОСИЛИ ЕЕ РАССКАЗАТЬ О ТОМ, ПОЧЕМУ СОВРЕМЕННОМУ УЧЕНОМУ НЕОБХОДИМО БЫТЬ ПУБЛИЧНЫМ.

Наука должна быть открытой

- Мы часто говорим сегодня о том, что ученые должны становиться медийными личностями. Почему это необходимо?

Диалог ученого-новатора и общества неотвратим. Ему придется общаться. Никуда от этого не укрыться. Завтра это будет еще более важно, ведь технологии очень быстро входят в нашу жизнь.

Зачастую мы не знаем последствий и нередко получаем резкое отторжение общества на многие нововведения, инновации. Ведь все новое необходимо объяснять. Причем объяснять еще до того, как технологии попадают в массы. Кроме того, наука сегодня требует огромного количества денег. Когда правительство выбирает, потратить деньги на науку или на что-то другое, оно должно понимать, что вкладывает средства в интересах общества. Откуда оно это узнает, если пресса не пишет об этих разработках, если ученые не контактируют со СМИ, не дают публичных лекций, не презентуют свои исследования на открытых публичных площадках? Для получения гранта необходимо предъявить свои результаты, отчитаться, презентовать себя и свои разработки. Вот о чем мы говорим сегодня. Наука должна быть открытой обществу.

- Для этой цели и созданы «Мастерские инноваций»?

Да. Мы создаем интеллектуальные клубы научно-технической молодежи. Ищем людей, которым интересно популяризировать науку. Причем группы формируем из ребят, корнями связанных с наукой. Плоть от плоти. Чтобы через них эта идеология могла проникать в научное сообщество. Чтобы они служили грамотными медиаторами между наукой и обществом. Могли взаимодействовать с самыми разными целевыми аудиториями: школьниками, учителями, широкой публикой, политиками, бизнесменами, властью. Хотим создать медиаторов, вырастив их из научного сообщества, говорящих с ним на одном языке, но способных доступно доносить идеи. Вот в чем смысл нашего проекта.

Интеллектуальные клубы победят ночные

- Вы разделяете своих молодых медиаторов по научным направлениям? У вас есть секции?

Нет. Мы не разделяем. Вообще, деление на разные научные направления - это вещь такая «учебниковая». Человек это придумал для удобства исследования, мир-то не разделяется, в нем все связано со всем. Наука разделилась на дисциплины: так было удобно преподавать, изучать, затем дисциплины разделились еще на более узкие направления. Словно дерево. Дифференциация дошла до такой фантастической стадии, что ученые с разных этажей одного института порой не понимают друг друга. А сейчас началось другое время. Время конвергенции и интеграции. Мы эту разрозненность научного сообщества устраняем, объединяем их. Ведь мы понимаем, что чистой химии, чистой биологии, чистой физики не существует. В природе такого деления нет, мир не знает делений. Поэтому самые интересные открытия сегодня происходят на границе дисциплин. Интеграция, синтез, восстановление цельной картины мира, единого естествознания - вот путь современной науки. Междисциплинарные проекты успешно развиваются. Более того, сегодня очень популярны исследования, где соединяются естественно-научные дисциплины с гуманитарными. И я говорю даже не об археологах или историках, а о социологах, которые вдруг становятся востребованы естественными науками, и возникают совместные проекты.

- Как вы выбираете медиаторов в программу?

Нам нужно в первую очередь понять, а зачем это человеку. Если для расширения своего резюме и портфолио, то нам это не интересно. Хотя это стандартная ситуация. Когда молодой ученый хочет съездить на нашу летнюю программу «Школа научных коммуникаций», получить ценную бумажку, вложить ее в портфолио и пойти вверх по карьерной лестнице. Нас такие люди не интересуют. У нас есть процедура собеседования по скайпу. Человек должен хотеть участвовать в этом процессе изменения окружающего мира, он должен хотеть этой активной жизни, которой, как мне кажется, сегодня так мало в современном студенчестве. Того, чего было достаточно в наше время. Этого драйва, чтобы интеллектуальная жизнь в своем университете, в своем городе задавала тон. Чтобы главными в развлечениях молодежи были не ночные клубы и тусовки, а интеллектуальные клубы. Кроме того, в программе «Мастерские инноваций» молодые ученые получают бесценный организаторский опыт.

В «Мастерских инноваций» вы учите ученых по каким-то отработанным западным технологиям или создаете что-то новое, свое?

Беседовала Мария Алисова

Досье
Любовь Николаевна Стрельникова.
Родилась в Москве, окончила Московский химико-технологический институт им. Д.И. Менделеева. В 1984 году начала работать в научной журналистике - в научно-популярном журнале «Химия и жизнь». С 1995 года и по настоящее время - главный редактор этого журнала, одновременно - директор Центра популяризации научных знаний «НаукаПресс», выпускающего журнал «Химия и жизнь». В 1999 году организовала первое в России агентство научных новостей «ИнформНаука». Член Международной ассоциации журналистов и Европейской ассоциации научных журналистов, эксперт фонда «Династия» по программам популяризации науки, член экспертного совета Политехнического музея. Помимо журналистики, занимается преподавательской деятельностью. Создала авторский курс (30 часов) для Школы-студии научной журналистики при журнале «Химия и жизнь». Преподавала авторский курс «Наука и журналистика» на факультете журналистики в Международном университете в Москве. Кандидат химических наук, автор книги «Из чего все сделано? Рассказы о веществе».

«Что такое нанотехнологии? Это новое название, которое придумали для химии», — сказал мне Роалд Хофман, лауреат Нобелевской премии по химии. «Но зачем же переименовывать? Путаница получается», — удивилась я. «Да нет, это нормально. Миром правит мода, и молодым людям очень важно думать, что они занимаются чем-то новым. Поэтому всем известные вещи нужно периодически переименовывать».

Действительно, нанотехнологии стали буквально новым словом в науке. Но вот вопрос: какое слово они заменили? То, что нанотехнологии это химия, — бальзам на мое сердце профессионального химика и почти оскорбление для физиков. Ведь грандиозный нанопроект, запущенный больше десяти лет назад в США и пять лет назад в России, инициировали именно физики. На волне эйфории они даже зарапортовались до того, что вот-вот научатся манипулировать атомами с помощью зондовых микроскопов и тогда химики вообще будут не нужны, потому что нанороботы станут собирать любые вещества из отдельных атомов. Бедняжки, они, наверное, запамятовали, что есть число Авогадро — 6.10 23 . Именно столько молекул содержат 18 г воды, из такого количества атомов сложен слиток золота размером со спичечный коробок. Даже если на один акт принудительного соединения двух атомов в простейшей молекуле роботы потратят секунду и даже если роботов будет миллион, минимальное количество вещества можно будет собрать за миллиарды лет. Между тем гуру нанотехнологий Эрик Дрекслер в книге «Машины созидания» писал не только о безотходном производстве всех материалов из атомов, но и о том, что нанороботы устроят бунт и начнут производить только самих себя. А мы станем сырьем, которое пойдет роботам на атомы. И мир превратится в серую слизь. Нобелевский лауреат Ричард Смолли высказался по этому поводу предельно ясно: «Не порите чушь, господин Дрекслер, не вводите людей в заблуждение».

Манипулированием атомов, созданием вещества в совершенстве владеет природа, а химики подсматривают ее секреты, открывают законы и создают технологии и производства. Наши излюбленные объекты — атомные кластеры, крупные молекулы, молекулы ДНК, вирусы, белки, тончайшие мономолекулярные пленки, и все они относятся к нанообъектам хотя бы в одном из размеров. Тот же Ричард Смолли получил свою Нобелевскую премию по химии за открытие фуллерена — красивейшей молекулы, состоящей из 60 атомов углерода, которую сегодня считают едва ли не эталонным объектом в нанотехнологиях. А вот Нобелевские премии по химии последних лет: за открытие и исследование флуоресцентного белка, за раскрытие механизма работы рибосомы, за металлокомплексный катализ. Во всех случаях объекты работ — типичные нано. Так что прав Роалд Хофман: нанотехнологии — это химия!

И все же это заявление грешит некоторым радикализмом. Белками и рибосомами занимаются биохимики и молекулярные биологи, а Нобелевскую премию 2010 года за получение графена присудили все-таки по физике, хотя химики недоумевают. Опять путаница получается. Проблема в том, что человек для удобства исследования и преподавания раздробил науку на множество разделов, подразделов и специализаций. И в этом бесконечном дроблении мы дошли до абсурда: исследователи, работающие на разных этажах одного института, не понимают друг друга. Так что нанотехнологии придумали очень вовремя. Нанообъекты интересны представителям всех естественных наук. И для такого междисциплинарного изучения физикам, химикам и биологам неизбежно придется договариваться, создавать общий язык науки, понятный всем.

У слова «химия» есть и другое значение. Это нечто таинственное, имеющее отношение к чувствам и общению людей. We have a chemistry — говорят англичане, когда между двумя вспыхивает симпатия. Нанотехнологии — это химия, это магия великого объединения наук, которое происходит на наших глазах.